его же имя. А толку? Убит наповал.
Полковник ткнул кнопку селектора:
— Что по второму, как он?
— Только что сообщили, скончался.
В руке полковника хрустнула и переломилась ручка...
Потемкина дайте!
— «Тантал», я седьмой! — сообщила рация, — Мы на подходе, минут через сорок будем.
— Добре, седьмой. Я вас понял.
— «Тантал», сообщите, Потемкин на месте? Водитель волнуется — просит, чтобы Потемкин встретил.
— Потемкин? Ну, хорошо, передам…
— Обязательно! Просит…
— Что за новости? — удивился ротный.
И обернулся к Потемкину.
Потемкин пожал плечами:
— Но сейчас же приедут — узнаем.
Потемневший лицом, уставший, не сразу поднялся водитель. Непослушные руки нашли, сигареты и спички. Он прикурил и увидел Потемкина. «Пора!» — сказал он себе и поднялся навстречу. Нерешительно, да потому, что первым подал Потемкин — пожал он руку.
— Юрий Юрьевич, — попросил Потемкин, — я доложу Вам. А пока, мы с Иваном Петровичем, поговорим без свидетелей. Хорошо?
Птицын махнул рукой:
— Полчаса, Потемкин!
Он просто не знал, что сказать.
— Спасибо. А это Вам, — протянул он папку.
— Что это, Потемкин?
— Обзорная справка, рапорт и обоснованный вывод.
— А-а, Лахновский? Я ознакомлюсь.
— М-мм, — несмело напомнил водитель, — Не помню как Вас…
— Георгий Артемович. Здесь мы с Вами уже, — постучал по баранке Потемкин, — помните, говорили? Так что теперь — на моей территории.
И показал: «Выходите!».
Закрыв, притянув поплотнее, дверь кабинета, Потемкин кивнул: «Садитесь!». «Жду!» — понял его Синебрюх.
— Явку хочу Вам дать, с повинной.
— Я не требую явки, Иван Петрович.
— Я сам, добровольно.
— А надо ли? Наши не знают, свои не сдадут. Гулял бы, — Потемкин теперь говорил на «ты», — А то и «на лыжи стать»* можно.
— Нет, Вы-то знаете! Нет… — тряхнул головой Синебрюх.
— Но я не работаю в следствии.
— Да, но я с Вами, нормально … А опера — те порвут! Я не выдержу.
— Смеялся ты надо мной недавно...
— Это в автобусе, там, когда Вы баранку дергали? Было. А Славик потом мне всю плешь проел Вами.
— То есть?
— Спрашивал, что да и как…
— Ну, и что ты сказал?
— Что, мол, баранку подергал, затылок почухал. Ну все, в общем, скажем — как оно есть. Как было…
— Понятно.
— И у «Синего» спрашивал. Он то же самое, в принципе, в общем, сказал. Но, я видел, что Славик нам не поверил. А-а после, сегодня, все понял…
— Кто? Он, или ты?
— Я. И я понял, что Вы уже все про нас знаете. «Красный» — он ничего не понял. А я понял. На Вас Славик ругался страшно, когда Вы на таможню приехали. «Красный» сказал — «Ерунда! Ну и что, что приехал? Да, тьфу на него!». А вчера, как узнали, что Вы выходной, так от этого. Славик вообще озверел! Сказал: я Потемкина спать уложу — догоню вас! Сказал: «По-любому его уложу!». Вот, догнал, и его убили. И я решил сдаться.
— А чего там, по месту не сдался?
— Не хватило духу. Приехали «Скорые». Нашего сразу, и этих — туда…
— Наш — это кто? Славик? Или второй?
— Что Вы! Сержанта имею в виду, Ромашкина…
— «Наш»! — возмутился Потемкин, — Да кто б говорил!
— Ну да, извините. Неправ… — глубоко и горько вздохнул Синебрюх. — Ну, так вот, — осторожно напомнил он дальше, — милиция — а их приехало много, — они же не знали. Меня, как других, наравне, жалели. Писать, говорят, Вы сможете?... В общем, ну как там… бандит я, здрасте! — сказал бы, а! Тогда о Вас и подумал.
— Разумно!
— А Вы же хитрили… Под дурачка нам с «Красным». Ой, смотрю я, баранку «почухал», затылок «почухал» — дурак дураком! Извините. А ведь тогда началось все это, да? Скажите, тогда?
— Нет, тогда кое-что я понял: вы подсказали. А началось не тогда?
— Значит, три дня назад, на таможне?
— Нет. Скажу тебе точно, но не сейчас.
— В общем, сдаюсь я Вам! А уж Вы — отдадите, как надо, дальше.
— После обработки…
Не понял его Синебрюх.
— Фельдшеры «Скорой» первыми обрабатывают пострадавшего, а потом отдают докторам. Две вещи пойми, — как два восклицательных знака, застыли два пальца Потемкина: — Явка с повинной не освобождает от уголовной ответственности. Вину смягчает. И следствие будет «За». И сказать свое слово суду, не забудет. Но ты должен сказать мне не меньше, чем я уже знаю. Ты понял? Не меньше!
— Понятно... Второе?
— Второе — деньги. Неприятный момент. Будет больно, но — выдать придется! Изымут. Не домашние деньги — а те, что «намылись» от Вашего «бизнеса». К этому ты готов?
— Да, не думал, — печально сказал Синебрюх, — но, начальник, готов!
«Начальник?» — Потемкин хотел бы заметить: жаргон не по нраву, да «Синий» «завелся»:
— Вы просто не видели, как!... Не знаете, как на глазах убивают! Руками? Я — видел!
«Вручную» убили! Ошибся немного — подумал Потемкин, — Я Славика предупреждал!».
— Я все это видел! — кричал Синебрюх, — И что я мог сделать? А теперь уже все! Для меня уже все! Меня нет… Мне — конец!
— Да уж тебе-то… Живой, вон.
— Мне! И «Красному», тоже — конец! Да: нас — за такие деньги!!! А Славика мама? Друзья… А вьетнамцы? Да им показаться — на месте сгорю!
— От стыда?
