горле, — Виталик, а хватит ума — по-другому решишь. Это — проблемы твои! А сможешь Нарышкина привести ко мне- оценю.
— Чтоб он к Вам перешел?
— Да, чтобы он на меня работал.
— Зачем же он, э-ээ… тогда…
— Да ты сопли не жуй!
— Так, а-а…
— Голова у него на месте! Такие нужны.
«Альфред сказал уже все!» — уловил Виталик.
Последние хлопья слетали и таяли в сумерках, замерли струны последних аккордов клипа.
Чудовищный смысл дышал, крутым жаром, в словах Альфреда. Ведь, «если что!» — вынужден был уразуметь Виталик, то там, в гробу, надо видеть Потемкина, или себя. А Лахновский останется здесь ни при чем: это не он, — обстоятельства дела! Обстоятельства дела, высшие для бизнесмена, ставят, чужими руками последние точки в судьбах.
«А что остается? А что я могу? — понимал Виталик, — Кроме как следовать слову. И оставаться крайним.....»
— А как там? — отвернулся Альфред, и рукой показал на парилку.
— Печет!
***
— Да уж, вот разминулись! Только что я, Виталик, спровадил гостя. Ах, ё-мое… — сокрушался Иван Сергеевич.
— Бывает, — проходя, через кухню, в гостиную: согласился Виталик.
Выставил. Взял потом в руки, и взвесил бутылку. Прочел, что сумел, по-английски. И, слыша, как грюкает в кухне хозяин, крикнул:
— Виски! Сергеевич, ты это пил?
— Только слышал…
— А будешь?
— А, — помолчав, отозвался хозяин, — а что подавать? С чем едят эти виски? Лимон? У меня авокады, папайи и прочего, нет!
— Будь проще. Соленое есть?
— Огурцы, помидоры, из бочки. Капуста и сало…
— Отлично, Сергеич! А накурил …
— Не курю, — появился, накрыл, и присел, хозяин, — но гостей принимал: полна горница!
— Чем это плохо? Не сам ли их звал?
— Да кого-то позвал, ну а первый — он сам… Ну, Виталик, давай твое виски!
— Ну, что?
— Да ты знаешь, здорово! Дорогое? Бог с ним: самогоном, по-нашему пахнет!
— Ты — тоже…
— А что?
— Да, ничто! Что за птица, Сергеич, к тебе прилетала?
— Нормальная птица, Виталик. Оттуда — с таможни.
— Не таможня, Сергеич, а пост, милицейский.
— Без разницы нам. Он — оттуда...
— Да, и чего же хотел?
— Да поздоровался, чаю попил, и за жизнь спрашивал.
— Чью?
— Да, мою и нашу.
— Давай, не темни.
— Про склады он спрашивал.
Вкуснятина: жирный утиный кусок, завис у Виталика.
— Что? Что он именно спрашивал?
— Да, дескать, пустуют наверное, — это неправильно. Если же нет…
— Ну, и что ты сказал?
— Да вот… и сказал…
— Что не пустуют, конечно, да?
— Ну да…
— Да ты что?
— Ну, это, Виталик, проблемы мои, что сказать. И склады ведь, мои. Но, я видел, скажи ему «нет!» — не поверит.
— А дальше? Показывал документы?
— Конечно. А что оставалось? Но, ты говорил — все нормально! Печати и вся, и так далее — всё… Порядок! Чего ты?
— Кто такой, этот крендель?
— Я что, должен знать кренделей? На фига?
— Ты фамилию помнишь?
— Говорил, но забыл я. По имени помню: Георгий. Артемович..., опер.
— Ты шутишь?
— Не-ет…
— На бежевой, с черным носом, «пятерке», да?
— Ну да. С черным носом.
Виталик согнал, непослушным, но резким рывком, обе рюмки. Наполнил. Сжал: будь стекло, не хрусталь — оно лопнуло бы — и, забыв о Сергеиче, выпил.
— Другие, а кто они? Твои гости?
— Это я их позвал. Мне не понравился этот Артемыч, я и позвонил своим, в район, БХССникам.
— ОЗЭПП — это так называется, нынче.
— Да бог с ним, они были. И с ним познакомились, и сказали ему, что Сергеевич — свой человек!
— «Свой»! Что он спрашивал?
— Он?
— Ну, конечно!
— У них?
— У тебя.
— Да ничего, знаешь ли, и не спрашивал… Он мое почитал, и все.
— И себе записал?
— Нет. Вот ты знаешь, и ручки не брал. Говорю, все нормально…
— И сахар, конечно, видел?
— Я показал, а куда деваться? Ты сам понимаешь? Но — что с того? Без вопросов: ты сам понимаешь?
— Ну а с друзьями?
— И с ними, нормально: по водочке. Все же свои, боже мой. Там ля-ля, и фа-фа, и фу-фу, — без проблем! Хорошо, Виталик!
— Ну да уж, Сергеевич, да уж, неплохо, но виски мало! А водка есть?
— Ну, конечно!
Дырка в мозгу сквозная…
— Потемкин! — хлестнул, психанув, по баранке Виталик, — Потемкин? Ну, да это он!
