Майель придвинулся ближе к нему.
— Надо было мне убить тебя, Эдмунд. — Он отклонился назад, словно собирался встать, и тут же быстро размахнулся — удержать его никто не успел — и ударил де Пейна по губам. — Вот, — усмехнулся он. — Вызов. Давай, малыш Эдмунд! Ты рассуждал о свидетельствах и доказательствах, а я предлагаю испытание поединком. Пусть меч нас рассудит!
Де Пейн почувствовал соленый привкус на вспухшей губе. В нём вспыхнула ярость. Не слыша ни протестующего возгласа Гастанга, на призывов к осторожности, которые выкрикивал Парменио, Эдмунд видел перед собой лишь издевательскую усмешку Майеля, чувствовал лишь вкус крови на языке, и меч сам просился ему в руки. Он вскочил на ноги и дал Майелю пощечину.
—
Гастанг и Парменио призывали его образумиться. Воины коронера вскинули свои арбалеты, выхватили мечи и кинжалы. А Майель уже был в другом конце комнаты — сорвал с крюка перевязь, вытащил из ножен меч, сбросил плащ. Беррингтон и Изабелла тоже вскочили на ноги. Гастанг прикрикнул на них, и они снова сели, но Изабелла чему-то загадочно улыбалась.
— Да будет так! — Де Пейн обнажил меч. — Божий суд, испытание поединком. Если я проиграю, Гастанг и Парменио смогут уйти невредимыми?
— Согласен! — Беррингтон не скрывал издёвки. — Вот, малыш Эдмунд, настал и твой день!
Де Пейн развязал плащ и сбросил его на пол. Майель, пружиня ноги и слегка раскачиваясь из стороны в сторону, стремительно приближался к нему, сжимая рукоять меча обеими руками. Превосходный фехтовальщик, боец, уверенный в своих силах и мастерстве, он взмахнул клинком, издевательски приветствуя противника, и пошёл в атаку. Клинок в его руках вращался, как цеп, которым крестьянин молотит зерно, описывал зловещие сверкающие дуги, и де Пейн едва успевал уклоняться. Отступив на шаг, он споткнулся о собственную перевязь, лежавшую на полу, и чуть не упал, что вызвало злобный смех Изабеллы. Майель ухмыльнулся. Де Пейном постепенно овладевала горячка боя. Будто со стороны, он услышал собственные презрительные выкрики, адресованные противнику, а сам тем временем отступал, потом сдвинулся немного вбок, покачиваясь, и его меч змеей заскользил вперед. Он чувствовал, как удобно лежит в руке широкая рукоять. Эдмунд сосредоточился на одном: как пробить защиту противника. Его клинок со свистом рассекал воздух, вращался вокруг своей оси, готовый колоть и рубить, выискивая ту щелку, которая позволит проткнуть или рассечь чужую плоть. Пот струился по его лицу; он рванулся вперед. Сквозь пелену ярости, застилавшую глаза, Эдмунд с трудом различал мерцание свечи и яркое пламя факела на стене. Лицо Майеля напряглось, грудь тяжело вздымалась, меч его уже не так стремительно и не так яростно наносил удары. Де Пейн вынудил отступать этого человека, который насмехался над ним, смотрел на него свысока, предал его и пытался убить. Ярость в нём вскипела ещё сильнее. Чей-то голос кричал:
— Я и понятия не имел… — хрипло прокаркал он. — Брат, я не имел понятия… Прости меня, а?
— Нет. — Де Пейн шагнул вперёд и вонзил острие меча глубоко в открытую шею. — Не могу, — добавил он, глядя, как искра жизни гаснет в глазах врага. — Один Бог может простить, к нему и ступай. — Он вытащил меч из раны, шагнул назад и стал наблюдать, как умирает Майель.
Гастанг хлопнул Эдмунда по плечу.
— Берсерки, — прошептал коронер, оборачиваясь. — Были в старину такие воины, — объяснил он, — которые в ярости битвы забывали себя. Я о них слышал, но до сего дня ни одного не встречал.
Де Пейн кивнул и указал острием меча на Беррингтона с Изабеллой.
— Бог и их ждет на свой суд.
— Как и всех нас, — отозвался Парменио.
— И тебя? — пробормотал де Пейн. — И тебя, генуэзец?
— Эдмунд, Эдмунд, — вмешался Гастанг, — пойдём лучше, тебе надо кое-что увидеть.
Коронер приказал не спускать глаз с пленников, а сам вдвоем с Парменио повел все еще задыхающегося, обливающегося потом де Пейна во двор. Там стояли шесть наёмников Беррингтона, обезоруженные и скованные цепями. Рядом были нанятые недавно слуги. Этих выдавали лица — Эдмунд был уверен, что все эти мужчины и женщины состояли в ковене Беррингтона, служили ему еще в дни славы Мандевиля. Коронер повел его дальше — через весь двор, в каменную постройку, похожую на амбар. Горящие факелы освещали длинное мрачное помещение. Гастанг шел вглубь неё, где одна из плит пола была поднята и прислонена к стене. Рядом стоял на страже с факелом в руке один из воинов Гастанга. По указанию коронера он повел всех троих вниз по узкой крутой лестнице в ледяную темницу, куда и воздух проникал с трудом. Там воин, бормоча молитвы, поднял факел выше. С крюков, вбитых в балки перекрытия, свешивались петли с пятью трупами: мужчины, женщины, двоих юношей и молодой девушки; их лица были искажены предсмертной мукой. Жуткое зрелище — руки и ноги болтаются, тела слегка раскачиваются на поскрипывающих веревках. От страшного смрада де Пейн зажал нос пальцами. Коснулся щеки одного из казненных — твердая и холодная как лёд.
— Кто это? — прошептал он. — Кто они?
— Полагаю, — негромко заговорил Гастанг, тоже прикрывающий нос и рот, — что это семья, которая укрывалась в покинутой усадьбе. Такими несчастными сейчас забиты все дороги. — Он отвел руку ото рта и с трудом сглотнул. — Эта усадьба, — пробормотал он, — снискала, должно быть, такую же зловещую репутацию, как и Борли. Из окрестных земледельцев мало кто осмелился бы даже приблизиться к ней. А эти беженцы из других краёв, наверное, отважились.
— Но зачем же их было убивать?
— А как же иначе? — сказал коронер. — Беррингтон не мог отпустить их живыми. Бог весть, что они могли здесь повидать. А Майелю убивать было в радость.
— Эдмунд, что делать будем?
Рыцарь молча смотрел на страшные трупы. Гастанг повторил свой вопрос. Де Пейн только потряс головой и первым стал подниматься по лестнице — пот высыхал, и его теперь пробирал холод. Оказавшись наверху, он посмотрел на плиту, на большие железные засовы и скобы.
— Не иначе как их держали здесь взаперти, прежде чем убить, — вполголоса проговорил он. — Должно быть, они-таки что-то отыскали, то ли здесь, то ли поблизости.
— Эдмунд, что с пленниками делать?
Де Пейн возвратился в светёлку. Беррингтон и Изабелла, связанные, сидели сгорбившись в своих креслах; тело Майеля так и лежало у стены, все залитое кровью. Де Пейн приказал обыскать обоих пленников. С ними он больше не говорил, Изабеллу не удостоил даже взглядом, но приказал вынести труп и вывести пленников. И снова пошёл через весь двор, не обращая внимания на вопли Изабеллы, проклятия Беррингтона и целый ливень вопросов, которыми забрасывали его Гастанг и Парменио. Когда они оказались в мрачном, зловещем строении, он приказал столкнуть Беррингтона с Изабеллой вниз по ступеням, туда же швырнули, как мешок тряпья, и тело Майеля.
— Спуститесь туда, господин коронер! — распорядился де Пейн. — Возьмите двух людей. Осмотрите стены и пол, удостоверьтесь, что там нет другого хода. — Он обнажил меч и положил его плашмя на плечо. — Теперь я, — прошептал он, — старший рыцарь в английской конгрегации ордена. Я имею власть приказывать.
Гастанг кивнул и позвал с собой Парменио и кого-то из своих людей. Де Пейн, всё так же держа меч на плече, стоял на страже у входа на лестницу. Он рассматривал остальных воинов отряда Гастанга — огрубевшие в битвах бойцы, они все же со страхом поглядывали на рыцаря, жаждущего крови. В этой усадьбе ощущался тот же неотвязный, леденящий душу ужас, что и в Борли, тот же дух зла, который требовал очищения огнем. Изабелла не переставала кричать и молить, но де Пейн вспомнил кровавое пятно
