– Да, – продолжала она, – мистер Томас Смит. Преинтересный человек. И знаешь, что он мне сказал?
Блэкберн, словно от головной боли, дотронулся до переносицы.
– Не представляю.
– Он сказал, ты считаешь, что я французская шпионка. В полном замешательстве, Блэкберн кое-как начал объяснять:
– Ну... да. Я уверен, если ты хорошо подумаешь, то поймешь, откуда у меня эта... эта мысль. Улики указывали на...
– Ты, – она показала на него, – думал, что я, – она показала на себя, – шпионка.
– Вовремя...
– Я потратила уйму времени, пока не убедила мистера Смита, что я не шпионка.
– Я бы очень хотел, чтобы он не брал на себя...
– Он, очевидно, решил, что дело государственной важности нельзя доверить тебе. Он думал, что ты слишком ко мне расположен.
– Что ж, в этом он прав, в том...
– Расположен к своей жене! Вот это идея! Расположен к своей жене. – Она на минуту притихла, но Блэкберну на этот раз хватило ума молчать. Он только с беспокойством смотрел на Джейн, словно боялся, что она может вспыхнуть и загореться от ярости. Снова обретая дар речи, Джейн повторила: – Ты думал, что я шпионка.
– Мы установили это.
– Ты смотрел на меня, ты целовал меня... и все это время думал, что я рисую корабли для французов!
– Но ты же пыталась передать тот рисунок... – напомнил Блэкберн.
– Виконту де Сент-Аманду, который действительно является французским шпионом.
– Как ты это узнала? – в ужасе спросил Блэкберн.
Она яростно взмахнула руками, но этого жеста оказалось недостаточно для выражения ее чувств.
– Такая дура, конечно. Но когда я стала думать над этим, то поняла, почему ты решил, что я шпионка.
– Да?
– Когда мистер Смит убедился, что он ошибался на мой счет, он подтвердил мои подозрения.
Голос Блэкберна звучал очень удивленно, когда он заметил:
– Мистер Смит, как правило, особо не распространяется. Неужели он подумал, что Джейн пытала старика, чтобы добиться признания?
– В таком случае, это устаревшие сведения. В конце концов, сеть французских шпионов распутывается очень быстро, и единственная причина, по которой он взялся за меня, состоит в том, чтобы прекратить любые лазейки, прежде чем крысы разбегутся.
– Понимаю.
Конечно, он понимал, поэтому он благоразумно принял обиженный вид. Джейн заметила, что его обида направлена на себя самого.
– Поэтому позволь мне задрать хвост трубой, утереть усы и посмотреть на тебя своими маленькими глазками-бусинками, когда я скажу: «Да, я нарисовала корабль для де Сент-Аманда. Он попросил меня и был так восхищен моей работой, что я думала, он хочет рисунок лишь потому, что у меня хорошо получилось». – Ее злость уменьшалась, уступая место боли. Но Джейн быстро ее подавила.
Блэкберн, по всей видимости, решил, что пора применить свое наиболее редко употребляемое дарование – такт.
– Де Сент-Аманд действительно был в восторге от твоей работы. Думаю, просто потому, что увидел прекрасную возможность поближе познакомиться с английским кораблестроением и решил ею воспользоваться.
Она ненавидела этот его льстивый увещевательный тон.
– Заткнись, Блэкберн. – Джейн открыла баночку с желтой охрой, окунула в нее кисть и размашисто шлепнула ею по холсту, задумчиво посмотрела на полученную гамму и нахмурилась. Яркий цвет сюда бы подошел, а этот оттенок был слишком спокойным.
– Почему ты так расстроилась? – в его голосе чувствовалась усталость. – Министерство иностранных дел занято расследованием. Мы все еще не знаем, кто предатель.
Джейн всегда думала, что Блэкберн очень умный человек. Более того: Джейн считала его богом. И сейчас такое скудоумие просто не укладывалось у нее в голове. В то время как ее сердце разбито, у Рэнсома не только хватает наглости рассказывать ей о проблемах, с которыми сталкивается министерство, но он еще признается, что не знает, кто главный шпион.
– Это Атоу, конечно.
– Атоу? – Блэкберн осмелился высокомерно рассмеяться. – Этот идиот?
– Атоу, – перекривила она его. – Кому удавалось избежать твоего преследования так много раз?
Он перестал улыбаться.
