– Пойдемте погуляем, – она взяла младших девочек за руки.
– Это значит «нет», – со слезами прошептала Кайла.
Маленькая унылая группка двинулась к поляне по мокрой траве.
Саманта понимала: она должна сказать им что-то. Что-то доброе и мудрое. Что-то правильное. Она подозревала, что это может быть только одна вещь, и только сейчас у нее есть возможность сказать это. Сказать правду.
– А вы знаете, почему я уезжаю? – спросила она. – Миссис Шелбурн рассказала вам об этом?
Девочки замотали головами.
– Потому что, когда я была совсем, совсем молодой, я была воровкой.
Все хором удивленно вскрикнули.
– О да, я была худшей из грешниц. Я грабила людей, забирала их деньги. Резала им кошельки, – Саманта остановилась и внимательно посмотрела на девочек. Бедные, бедные малышки. Они смотрели на нее широко раскрытыми глазами, не зная, что сказать. И не зная, что делать дальше. – Я хорошо умела делать все это, и обо мне шла дурная слава. У меня даже было прозвище – Воровка из театра. Богатые джентльмены хвастались тем, что я обчистила их карманы. Но однажды я разрезала не тот кошелек, и его владелица поймала меня за руку, – Саманта тяжело вздохнула. – Леди Бакнел заставила меня понять, что я веду неподобающий образ жизни. И я исправилась. Но если ты приобрел однажды в жизни дурную репутацию, она остается с тобой на всю жизнь. Когда люди слышат, что я была раньше воровкой, они думают, что я и осталась ею и украду у них что-нибудь. Если что-то пропадает и я нахожусь поблизости, все подозрения падают на меня.
– Так это вы украли портрет нашей мамы? – выпалила Вивьен.
Саманта вздрогнула. Ей стало еще больнее. Хотя секунду назад она готова была поклясться, что это невозможно.
– Нет, она не брала его! – Мара ударила Вивьен.
Саманта попятилась и присела на стоявшую за ее спиной скамейку.
– Вот видите? Даже Вивьен подозревает меня, – она посмотрела на свои перчатки, затем снова на девочек. – Нет, Вивьен, я не брала портрет вашей мамы. Но твой папа считает, что это сделала я.
– А я думала, что вы помогли ему вчера поймать ту нехорошую женщину. И значит, теперь он относится к вам лучше, – сказала Мара.
– Я действительно помогла ему, но он стал думать обо мне только хуже. Потому что, чтобы помочь ему, я использовала свои прежние навыки – навыки воровки. И теперь ваш папа презирает меня.
– Но кто же на самом деле взял мамин портрет? – задумчиво произнесла Агнес. – Если бы мы выяснили это, вы смогли бы остаться.
Саманте следовало быть осторожнее.
– Я не знаю, кто взял портрет вашей матушки, но, даже если бы мы его нашли, я не смогла бы остаться. Видите ли, ваш папа очень плохого мнения обо мне, и я не хочу оставаться и ждать, когда он обвинит меня вновь.
– Мисс Прендрегаст, простите, – Вивьен подбежала к Саманте, села рядом и обняла ее за плечи. – Я не должна была подозревать вас!
– Все в порядке, – Саманта погладила девочку по волосам. – Ведь взрослые люди совершили ту же самую ошибку.
– Мы хотели, чтобы вы стали нашей мамой, – сказала Агнес.
О господи!
– Я с удовольствием была бы вашей мамой, но вы же понимаете, девочки, что бывшая воровка, гувернантка, женщина без прошлого, без семьи не может выйти замуж за такого важного и знатного господина, как ваш папа.
– Но вы можете, – прошепелявила Эммелин.
– К тому же это сослужило бы вам дурную службу, когда пришло бы время представить вас в свете.
– Хотела бы я посмотреть на того, кто посмел бы сказать о вас дурное слово, – Агнес решительно уперла руки в бока.
– Таких найдется немало.
– Папа любит вас, – заявила Генриетта.
У Саманты перехватило дыхание. Так Уильям требует, чтобы она осталась, потому что влюблен в нее? Или все же потому, что лишил ее девственности и теперь считает, что, как порядочный человек, должен на ней жениться?
– Может быть, ему так кажется. Но это быстро пройдет. У мужчин такое всегда проходит очень быстро.
– Это несправедливо, – вдруг заплакала Кайла.
Саманта вдруг с удивлением обнаружила, что на губах ее играет улыбка.
– Жизнь не всегда справедлива, дорогие мои. И вы должны усвоить один урок – если вы делаете что-то, зная, что это неправильно, надо вовремя остановиться и все исправить.
– Но мы ведь еще дети, – дрожащим голосом произнесла Мара. – Откуда нам знать, что хорошо, а что плохо.
