писцов XI века написание «н» с наклонной поперечной перекладиной было не очень привычно. Привычнее была перекладина прямая. И вот, пожалуйста, мы обнаруживаем «н» с прямой перекладиной в велесовице. Любопытно, не так ли? Не велесовская ли «н» толкала писцов на искажение кириллической, созданной по греческому образцу, буквы. О происхождении же данного начертания «н» в велесовице скажем чуть позже. Пока же продолжим комментировать выводы Д. М. Дудко.
Поражает научная смелость этого учёного, ибо отождествить начертания букв на дереве с письмом середины XVII века на бумаге или пергаменте — это действительно смелость. А вот указание Д. М. Дудко на использование знака
для передачи «ъ», «ь» и его сочетания с I для передачи «ы» как на позднюю черту — это либо случайная ошибка, либо сознательное «передёргивание» фактов. Начнём с того, что, насколько нам известно, редуцированное «е» («ь») значком
в «Велесовой книге» не обозначалась, а обозначалось только редуцированное «о». Далее. Написание «ы» велесовицы как
и ещё как
— не поздняя, а, наоборот, ранняя черта. Её наличие в «Книге Велеса» — одно из убедительных доказательств её аутентичности. Здесь необходимо обратиться к мнению другого авторитетного специалиста — академика А. В. Арциховского, открывателя новгородских берестяных грамот. Академик публично признавал подлинность текстов «Книги Велеса» (II, 11; 230–231). На чём он основывался? Прежде всего на анализе алфавита «Велесовой книги» и сопоставлении его с особенностями письма берестяных грамот. Так, А. В. Арциховский впервые заметил замену в грамотах Ъ на О при передаче звука «ы» (обычное написание ЪI, а древнейшее ОI). Это как раз тот самый признак письма дощечек, который Д. М. Дудко почему-то отметил как поздний, исказив тем самым истинное положение вещей. Далее. В своей монографии, посвящённой берестяным грамотам, А. В. Арциховский с М. Н. Тихомировым указали на размещение буквы «шта» в ряде наиболее древних грамот в строке. Основываясь на этом признаке, учёные датировали часть грамот временем ранее XI века (II, 11; 230). Но вспомним, что такую же особенность начертания «щ» в «Книге Велеса» выделила Л. Жуковская.
Основания для выводов академика А. В. Арциховского в отношении «Дощечек Изенбека» ясны. Но противниками подлинности памятника мнение известного советского учёного во внимание принято не было. Даже более того. Они стали утверждать, что фальсификаторы дощечек заимствовали особенности письма берестяных грамот для своей подделки (под фальсификаторами в этом случае, естественно, понимаются Ю. П. Миролюбов и А. А. Куренков) (II, 11; 228). Посмотрим, могли ли Ю. П. Миролюбов и А. А. Куренков использовать берестяные грамоты подобным образом.
В самом деле, первые грамоты найдены в 1951 году, а первое сообщение о «Книге Велеса» появилось в «Жар-птице» в ноябре 1953 года, первая статья о ней увидела свет в этом же журнале в январе 1954 года, статья же с участком текста памятника — в феврале 1954 года. И, казалось бы, заимствование действительно возможно. На это и обращают внимание противники подлинности дощечек. Но случайно или нарочно они умалчивают один факт, а именно: в 1951 году нашли только 10 первых берестяных грамот. Все они относились к XIV — XV векам. И по нескольким строчкам, написанным вполне в стиле известных летописей и грамот того времени, ничего нового в языке и письме открыто не было (II, 11; 228). Открытием можно было считать только сам писчий материал (т. е. бересту), но и он использовался старообрядцами ещё в XIX веке (II, 11; 228).
Лишь в 1952-м и затем в 1953 году было открыто несколько действительно старых берестяных грамот XI века. Первое краткое сообщение об этих грамотах и особенностях их языка академик А. В. Арциховский сделал в узкоспециальном научном журнале «Вопросы истории» (№ 3 за 1954 год, т. е. в мартовском выпуске этого журнала). И только в конце 1954 года вышло первое относительно обширное его исследование старых берестяных грамот.
Таким образом, даже краткое научное сообщение об особенностях письма и языка новгородских грамот на бересте появилось месяцем позже, чем публикация статьи о «Велесовой книге» в «Жар-птице» с участком её текста, в котором, между прочим, был диграф
т. е. сочетание «о» с «и», обозначающее звук «ы». Что касается буквы «щ» в строке, то особенности её начертания в «Книге Велеса» видны в частичной рукописной копии дощечки 33, посланной Ю. П. Миролюбовым А. А. Куренкову в конце 1953 года (II, 11; 225, 230). Арциховский же указал на этот признак только в своей монографии (вышла в конце 1954 года).
Из всего этого видно, что Миролюбов и Куренков никоим образом не могли переносить алфавитные особенности берестяных грамот в «свою подделку». Разве что они обладали даром предвидения. Заметим также, что те из противников аутентичности «Дощечек Изенбека», кто выдвинул подобную идею, не учли одной существенной особенности: Советский Союз первой половины 50х годов XX века — это не Россия 90х годов того же столетия. Существовал так называемый «железный занавес», и быстрое попадание советских исторических книг и статей (буквально в течение года) к рядовым западным гражданам, каковыми являлись Ю. П. Миролюбов и А. А. Куренков, было попросту невозможно.
В общем, мнение академика А. В. Арциховского противниками подлинности памятника игнорируется напрасно. Мнение это очень ценно.
Ещё один академик, украинец Б. И. Яценко, считает, что велесовица занимает место между азбукой Софии Киевской (27 букв), относящейся, по его мнению, к IX веку и только записанной в XI веке, и новгородской азбукой из берестяной грамоты XI века (32 буквы) (II, 28; 222). Нам не известно, о какой грамоте говорит Б. И. Яценко. Сейчас наиболее ранней считается грамота № 591, относящаяся к XI веку. Примечательно, что она представляет собой именно азбуку. Но в этой азбуке не 32, а 29 букв (II, 58; 110– 111).
Рассмотрим мнение Б. И. Яценко, проанализируем его. Академик, безусловно, считает «Велесову книгу» подлинником. Но согласиться с его определением велесовицы, как занимающей промежуточное положение между азбукой-граффито Киевского Софийского собора и алфавитами наиболее ранних новгородских берестяных грамот, мы не можем. Причём не признаём этой промежуточности ни в хронологическом плане, ни в плане алфавитного состава азбуки. В отношении хронологии нам неясно, почему украинский академик датировал софийскую азбуку IX веком, она вполне может принадлежать и к Х. Впрочем, этот алфавит может быть и старше IX века. С другой стороны, датировка велесовицы IX столетием тоже условна. С уверенностью можно лишь говорить, что в это время создавалась лишь часть текста «Книги Велеса», а весь текст полностью мог тогда только переписываться. Иными словами, возникновение велесовицы может относиться и к VIII веку, и к более ранним векам.
Что касается алфавитного состава, то приглядимся к означенным азбукам. Да, азбука из Софии Киевской более примитивна в том плане, что она хуже велесовицы приспособлена для передачи звуков славянского языка. Собственно, бесспорных славянских букв в ней всего четыре: Б, Ж, Ш, Щ. Возможно, славянской, т. е спорной, является буква (вариант начертания именно такой, как показано). Неясно, «ук» это или «ижица», ибо в русских рукописях XI века встречаются начертания «ук» и без сочетания с «он». В этом случае «ук» становился очень похож на современную букву «у». Если перед нами всё-таки «ук», то можно говорить, что в софийской азбуке пять славянских букв. Если же — «ижица», то четыре. Но зато данный алфавит содержит «ферт», «фиту», «кси» и «омегу». А «кси», «фита», «омега» и возможная «ижица» — это как раз те буквы, которые славянскому языку не нужны в принципе. В кириллицу их ввели только для передачи религиозных греческих терминов в богослужебных книгах. Поэтому ряд исследователей справедливо отмечают, что кириллица представляет собой христианскую азбуку или, другими словами,
