что именно из-за «Александра» идти прямо в Порт-Артур не представилось возможности, и адмиралу поневоле пришлось отказаться от этого. Кто знает, чем бы тогда окончилось дело, — неизвестно. Весь переход Индийским океаном суда прошли, будучи страшно перегружены углем, так, например, «Александр Третий», вместо положенного наибольшего запаса 1500 тонн, уходя из Джибути, имел 3000 тонн; «Сисой» вместо 1000 имел 2000 и т. д. Уголь был насыпан везде, где было возможно: на юте в мешках, во всех палубах, в отделениях подводных аппаратов, в офицерских отделениях и даже в кают-компаниях и командирских салонах — одним словом, почти не было свободного от угля места, но действию артиллерией, минами, подаче — он не мешал.
Жить было безумно тяжело: днем солнце накаливало железные части кают так, что нельзя было тронуть рукой, а ночью борта и железо кораблей отдавали свое тепло, но так как с захода солнца велось приготовление к минным атакам, то иллюминаторы, двери, горловины задраивались наглухо броневыми крышками, вентиляции в жилых помещениях по этому случаю не было никакой, и в каютах и в палубах было жарко, как на полке в бане — спать, даже голым, было немыслимо, происходила как бы варка в собственном соку; пот лил градом, и в особенности большие страдания испытывали те, кто болел тропической сыпью, которая от попадавшего пота зудела нестерпимо. Единственным лечением от сыпи должно было бы быть частое обливание холодной пресной водой, но так как для сохранения угля воду не опресняли, то запас воды пополнили, пользуясь ночными дождями, и выдавали воду в ограниченном количестве, недостаточном для частых обливаний. Приходилось как-нибудь ловчиться, а именно самому собирать воду во время дождя для лечения.
Спать ночью наверху тоже было не особенно приятно — всюду лежал уголь, да и народу размещалось так много, что не было места даже яблоку упасть, почти вся команда спала наверху. Офицеры спали — часть в верхнем офицерском отделении, где было, благодаря входным с палубы трапам, несколько холоднее, чем в каютах, в шлюпках, на мостиках, на компасных площадках. Все это сопровождалось неожиданными сюрпризами вроде дождя. Но несмотря на это, публика крепилась, и, хоть обливалась потом, уныния заметно не было.
Во время этого перехода все офицеры как-то ближе сошлись друг с другом, ссор не было. Собирались каждый вечер на юте, где велись мирные дебаты о нашем будущем, делались предположения, и, хотя на «Сисое» почти у всех офицеров было убеждение, что во время боя погибнут слабейшие суда, а именно «Сисой» и «Мономах», а остальные, быть может, и выйдут благополучно из боя, однако никто не хандрил и не унывал, считая это необходимостью. Часто во время этих вечерних бесед старший доктор Подобедов выносил свою цитру, на которой он чудно играл, и звуки мелодичной музыки родных и известных нам напевов как-то хорошо ложились на сердце среди тишины тропической ночи и заставляли спокойно и с покорностью смотреть на грядущую судьбу, а еще вероятнее, на смерть, которая нас ожидала. Среди команды уныния не замечалось также, и как-то странно было, стоя на вахте вечером, слышать ежедневно хоровое пение на баке, видеть танцы под звуки гармоник и прочее; казалось, что судно идет не на войну, а просто совершает мирное плавание, что все эти поющие и танцующие люди словно забыли, что, быть может, через несколько дней они найдут могилу и идут на смерть, а не на веселую стоянку в порту.
Все это объяснялось одним словом — полной определенностью: мы идем в бой, в решительный бой, и никто не в состоянии этого предотвратить, кроме судьбы, а значит, нечего волноваться и прочее.
Один только командир, вероятно, не имел полного спокойствия или фатализма, а потому ежедневно пил, доходя иногда до полной невменяемости, возбуждая мало-помалу к себе недоверие, и только после случая со старшим офицером, который, как я писал выше, не выдержав, заявил ему, что доложит о нем адмиралу и будет просить о смене командира, случая, после которого командир опомнился и сразу бросил пить, опять доверие офицеров вернулось к нему, вера в его храбрость, хладнокровие и опытность управления судном.
В Камране отряд стоял несколько дней, ждал угля. Наконец, уголь пришел, сначала на двух пароходах. Вместе с угольщиками пришел из Сайгона зафрахтованный князем Ливеном пароход с провизией. Там была всякая провизия, масса вина и прочее.
Во время этого промежутка был очень острый момент: явилось предположение, что угольщики захвачены японцами, и, хотя суда и подгрузились углем с двух своих пароходов, стоянка все время требовала угля, запасы таяли медленно, но верно, и через несколько дней ожидалось, что если угольщики не придут, то угля едва хватит до Артура. Поэтому адмирал решил не ждать этого момента, а через два дня уйти в Артур, не ожидая больше пароходов.
Через некоторое время в Камран пришел французский адмирал, командующий эскадрой, и передал приказание своего правительства покинуть бухту, так как японцы заявили протест.
На другой день мы вышли и ушли в другую бухту Ванфонг, где и стали на якорь и принялись догружать уголь. В этой бухте мы задержались на неделю. Никто не мог понять, чего именно ждет адмирал, и на кораблях ходили самые идиотские слухи. Все стало ясно 4 октября. В тот день незадолго до полудня на станции радиотелеграфа было получено сообщение от транспорта «Петербург». Через три часа он вошел в бухту в сопровождении еще трех судов. Увы, сопровождающий их крейсер «Жемчуг» из-за постоянных поломок и малого запаса угля от Гибралтара ушел обратно на Балтику. Но предварительно с него на продолжающие путь суда передали шесть стодвадцатимиллиметровых орудий с расчетами. Когда мы произвели положенный при встрече салют, нам отозвались не только орудия, снятые с «Жемчуга». С транспортов раздалась жуткая многоголосая трескотня, в которой мы узнали пулеметный огонь.
После проведенного на «Александре» совещания командиров кораблей нам стало известно, что на транспортах прибыли два гвардейских полка, почти в полном составе. Сами суда были срочно закупленными в Германии и Франции быстроходными пассажирскими лайнерами, которые смогли дойти до Ванфонга за месяц. Кроме этого, наш ошарашенный таким поворотом событий командир проговорился о нашей цели. Пока японцы будут ждать и ловить нас у Артура, мы должны будем сначала обстрелять остров Формоза. Потом захватить один из островов архипелага Рюкю и организовать на нем маневренную базу и угольную станцию. После подхода на эту базу крейсеров из Владивостока захвату подлежал и остров Цусима в одноименном проливе. Это позволило бы полностью прервать сообщение японской армии на континенте с метрополией.
Наконец, кажется, 12 октября наш пополненный отряд пошел в неприятельские воды. Путь лежал таким образом: сначала к Парасель Севаш, чтобы пройти между ними и Хайнань, потом к Лусону, куда мы отпустили все сопровождающие нас транспорта, кроме войсковых и «Петербурга».
Итак, мы шли сначала океаном, а затем вступили в военные воды Восточно-Китайского моря. По дороге посланные вперед крейсера «Светлана», «Очаков» и «Ока» осматривали все встречные и попутные пароходы, которых встречалось немного. Осмотры большей частью были без результата, и только 15 октября «Окой» был задержан английский пароход с военной контрабандой. Он шел в Японию и был завален разным железнодорожным имуществом. Эскадра остановилась, послали туда команду добраться до дна трюмов, так как были предположения, что там найдем более существенное. Так как до вечера добраться до дна трюмов не удалось, то пришлось ссадить на «Камчатку» английскую команду, посадить туда нашу и под командой прапорщика отправить этот пароход кругом Японии во Владивосток, в качестве приза, а эскадре идти дальше. Дальнейшей судьбы нашего единственного приза я не знаю.
Насколько я помню (теперь прошло уже 5 лет), 16 или 17 октября эскадра на траверсе Лусона остановилась в море и грузила уголь, а на другой день произвела последние эволюции. После этого были отпущены все опустевшие транспорта, что многие горячие головы посчитали тогда грубой ошибкой. Ведь это давало Того точную информацию о нашем местоположении. А при наличии в экипажах купцов-болтунов — и о нашей цели.
Уголь было приказано догрузить только до полного запаса в ямах, что и было сделано. Относительно же влияния запасов провизии и материалов, которые действительно были на судах в изобилии, то вес их по самому простому подсчету был настолько невелик, что мало влиял на углубление судов. Запасы боевые были только в количестве обыденного снабжения судов +20 %.
Вернемся теперь к последним эволюциям эскадры (17 или 18 октября). Эти эволюции заключались в том, что адмирал подымал сигналы — «неприятель идет с носа», «с правой, левой стороны», «с кормы» и прочее и, не ожидая разбора сигнала всеми судами, начинал соответствующую эволюцию согласно тактике, а именно: строил строй фронта, пеленга и пр. Этими эволюциями он хотел окончательно утвердить в памяти командиров, что он будет делать в бою в случае встречи с неприятелем. Среди сигналов был и сигнал о
