врагов среди павших теперь было больше, чем раттанарцев.
— Кто там сзади — пошлите вестника к Тусону! — Довер знал, что долго не удержаться — всё равно сомнут. — Вестника — к Тусону!
— Уже послали! — отозвался Джаллон. — Скоро Тусон будет здесь!
Дальше сражались молча — лишь звон железа да хриплые стоны раненых сопровождали обильную жатву Смерти у Скиронских ворот. Вот тебе и встретили короля!
Конница, скрывшаяся в переулке, повалила назад, тесня лысых, и сама теснимая неведомой силой. Нет, лысые не подались. С тем же необъяснимым упорством они стали рубить и всадников, и их коней, которых, словно пробку из бутылки, что-то выталкивало сквозь узкое горлышко переулка под мечи своих жутких союзников.
Оттуда, из переулка, донёсся рёв множества лужёных глоток:
— Корона и Раттанар! Корона и Раттанар!
Зажатые между молотом и наковальней, конники метались, не в силах пробиться ни в одну, ни в другую сторону, пока не были порублены полностью. И тогда из переулка ударили закованные в броню гномы.
— Корона и Раттанар! Корона и Раттанар! — кричали они, подминая лысых целыми рядами, и напор вражеской пехоты сразу ослаб, а затем и вовсе прекратился: двуручные топоры гномов рубили лысых, почти не имеющих доспехов, быстрее, чем те наступали. Гномы медленно рассекали казавшийся монолитным строй врагов, двигаясь навстречу Доверу и собравшимся возле него бойцам:
— Корона и Раттанар! Корона и Раттанар!
Довер в какой-то момент вдруг не увидел перед собой ни одного врага и, поднявшись на опору фонарного столба — место, недавно такое желанное, глянул на поле боя. Улица, на всю свою ширину, колыхалась морем голов, над которым сверкали лезвия мечей и гномьих топоров. У ног Довера головы были разные: тут попадались и солдатские — в шлемах, с плюмажами и без, и непокрытые — горожан, в кудрях и локонах растрёпанных боем светлых, тёмных, иногда с проплешинами, волос. Немного дальше, до самых городских ворот, и за воротами — сколько хватал глаз — одинаковые голые макушки нападающих, страшные своей одинаковостью, и всё расширяющееся среди них пятно гномьих голов в шлемах, украшенных конским волосом по гребню, тоже одинаковых. Но голых макушек было намного больше, чем раттанарских и гномьих голов вместе взятых. И сколько врагов было там, за крепостным рвом, одни только соргонские боги знают!
Гномы уверенно и неудержимо прорубались к раттанарцам, переставшим теперь пятиться под ослабевшим натиском лысых. И было в этом что-то тактически неверное, неправильное, и Довер догадался: во что бы то ни стало, надо прекратить доступ в город остававшимся на той стороне рва врагам, задержанным за городской стеной не только стойкостью защитников Раттанара, но и шириной подъёмного моста.
— Мост! Гномы! Подъёмный мост! Надо поднять мост! Туда атакуйте! — оруженосец, неловко охватив фонарный столб левой рукой — мешал меч, правой с другим мечом тыкал в сторону ворот, в надежде, что гномы его услышат и поймут.
— Туда атакуйте! Туда!
— Мост! — поддержал Довера оказавшийся рядом со столбом Джаллон. — Мост!
— Мост! Поднимите мост! — пробежало по рядам раттанарцев, и их слитный крик заглушил воинственный клич гномов. Те, наконец, расслышали, и гребни шлемов с конским волосом качнулись и двинулись в сторону городских ворот. Теперь гномы приняли на себя всю силу давления атакующей массы лысых, двигаясь ей навстречу. И стало видно преимущество брони перед незащищённым человеческим телом: остановить гномов лысые не могли.
Спустившийся с фонаря Довер повёл в атаку раттанарцев, двумя мечами прорубая для них дорогу туда же, к воротам. Клич гномов вполне годился и для него, и звонкий ломающийся голос оруженосца присоединился к хору, ревущему:
— Корона и Раттанар!
— Корона и Раттанар! Корона и Раттанар! — Джаллон и остальные защитники города двигались за Довером, и расстояние между ними и гномами стало сокращаться, как и количество разделяющих их врагов.
Наблюдатель на приворотной башне Скиронских ворот был, наверное, единственным зрителем, позволившим себе разглядывать бой во всех подробностях, не принимая в нём участия. Едва в его башню ворвались лысые, и между ними и наблюдательной площадкой не осталось ни одного солдата роты Разящего (несколько солдат, находившихся на нижних ярусах башни, были очень быстро убиты), наблюдатель опустил тяжёлую крышку люка, ведущего на кровлю башни, и накатил сверху груду каменных ядер для катапульты.
Катапульт на башнях Раттанара уже давно не было: пришли в негодность ещё в давние-давние времена за полной их ненадобностью в городе, стены которого, впервые со дня основания королевства Раттанар, увидели врага только сейчас. Единственная угроза городу — гоблины, попытавшиеся захватить столицу королевства во времена Фурида Первого, сумели дойти всего лишь до Белого Камня, а это добрых полдня пути от Южных ворот столицы.
Среди лысых лучников не было, только мечники, и солдат без опаски наблюдал за сражением, что называется, с высоты птичьего полёта. Сначала смотреть ему было удобно — когда, не встречая сопротивления, лысые продвинулись от ворот аж до второго переулка, где и наткнулись на упрямство Довера.
«Эх, мальчуган, куда же ты лезешь? — подумал наблюдатель. — Убьют же!»
Но мальчугана не убили. Лучший ученик мастера меча Тусона, свободно фехтующий обеими руками и потому прекрасно владеющий техникой боя двойным оружием, всё равно, мечами ли, кинжалами или дубинками, Довер, впервые попав в гущу сражения, оказался вполне достойным своего учителя. Солдат на башне в изумлении открыл рот, и благо, что зима, иначе наглотался бы мух, наблюдая за ловкостью, с какой оруженосец рубил лысых.
Фехтование двойным оружием требует от бойца отличной реакции, координации движений и чёткости их исполнения. Сочетание и, часто, одновременное выполнение атакующих и защитных финтов обеими руками, обманная игра корпусом с соответствующей перестановкой ног сродни самому сложному танцу и по красоте, и по динамике. В сражении, из-за большой тесноты от дерущихся рядом людей, танец мастера боя не так ярок, но и здесь его превосходство резко бросается в глаза зрителю, если таковой найдётся среди занятых рубкой бойцов.
А зритель был, и зритель заинтересованный. Застрявший на башне наблюдатель смотрел за боем, не отрываясь, стремясь помочь своим хоть чем-нибудь. А чем? Одним лишь криком и мог помочь, и потому вопил «Корона и Раттанар!» что было сил, пока не сорвал криком голос, но и тогда не сдавался: хрипло сипел этот клич, свесившись с башни. Сначала над лысыми, потом — над потеснившими их гномами, и всё держал, держал взглядом мелькающие над головами два меча Довера, будто от этого зависело, жить тому или нет, и будто благодаря одному только его неистовому взгляду и продвигался Довер вперёд, на соединение с гномами.
Мечи оруженосца поднимались и падали, и скорость их движения была такова, что виделось издали, будто мелькают металлические спицы двух серебряных колёс, которые, вот-вот, оторвутся от рук Довера и покатятся по головам наседающих на него существ (очень не хотелось называть лысых людьми — слишком мало человеческого в них оставалось, обрывки одежды, разве), и подомнут, изорвут, раздавят их своим смертельным вращением. И без того возле мечей оруженосца лысые головы исчезали из вида одна за другой, пропадая в небытие.
Всё ближе и ближе к башне серебряные колеса мечей Довера, и всё меньше расстояние, разделяющее раттанарцев и гномов. А гномы — те уже у подножия башни. Наблюдатель свесился между зубцами, с трудом цепляясь окоченевшими пальцами за обжигающие холодом камни, едва не выпадая вниз, на головы остервенело бьющихся бойцов. И смотрел неотрывно, жадно…
