похоронами?»
«— Ага, обмывают! Как бы не так! Это Вас, сир, извините за выражение, подмывают. Обычное для бессознательных раненых дело…»
«— Каких это бессознательных раненых? Где они — раненые?»
«— Вы — раненый, сир. Были ранены. То есть, пока ещё раненый, до полного выздоровления. Похоже, что скоро Вы придёте в себя».
«— А то я — не в себе!»
«— Как сказать, сир. Если брать фактическую сторону дела, то Вы, безусловно, в себе. А если подойти к проблеме с умственной стороны, то, можно сказать, и вовсе неизвестно где. Вы меня понимаете, сир?»
«— А сама ты себя понимаешь?»
«— Как сказать, сир. Если брать…»
«— Стоп! Ничего не нужно брать, а то я совсем запутаюсь. Собственно, в себя я, кажется, уже пришёл. Остались пустяки — поднатужиться и открыть глаза. Но неловко как-то: пускай уж домоют. Вот стыдоба-то…»
«— Это верно, сир. Позор необыкновенный: такие симпатичные женщины, и должны возиться с Вашим неосторожным поведением в кровати, сир. Где оно, Ваше королевское достоинство?»
«— Ты же сказала, что для раненых, бессознательных, это обычное дело. Чего же теперь выговариваешь? Да и с чего ты взяла, что это женщины? Они же молчат! И своих глаз у тебя, Капа, нет. А мои всё ещё закрыты…»
«— Вас, сир, наверняка пользуют жрицы Матушки. А разве посмели бы к королю послать какую- нибудь уродину? Уверена, что нет!»
«— Мы, что же, победили, Капа?»
«— Или кто-то победил за нас. Как Вы себя чувствуете, сир?»
«— Понятия не имею. И когда только эта процедура закончится? Мне не терпится открыть глаза!»
«— Если они у Вас есть, сир… А что я такого сказала? Ну, шучу, я, сир, шучу. Есть они у Вас, есть! Нельзя так нервничать и волноваться по пустякам, сир. Король должен быть невозмутимым в любой ситуации…»
Унизительное мытьё продолжалось ещё некоторое время. Затем на Василия упало нечто мягкое и почти невесомое.
«Меня укрыли, — понял король. — Шелковая простыня, наверное». Лёгкие шаги удалились, и тихо скрипнула дверь. Выждав ещё немного, Головин открыл глаза и осторожно огляделся.
Кажется, это была его спальня во дворце, с таким трудом отвоёванная у неуступчивого министра скиронского королевского Двора, Астара. В комнате, похоже, никого не было, шторы опущены, и слабый огонёк единственной свечи едва разгонял мрак только в изголовье огромной, словно аэродром, кровати с балдахином.
Василий осторожно уселся, преодолевая головокружение, и коснулся ногами мохнатого ковра. Сразу вспомнился, почему-то, мастер Чхоган, старый местный ковродел…
«— Из аборигенов, сир, — услужливо подсказала Капа. — Вы ещё обещали подарить ему зеркальце и нитку стеклянных бус…»
«— Почему же я не помню? — купился король на розыгрыш Капы, — Когда это я обещал?»
«— А в награду за ревматизм, вовремя подсказавший изменение погоды. Неужто забыли, сир? Видать, контузия у Вас, или ещё чего похуже».
«— Похуже, чем ты? Вряд ли. Помню я твою песню о фраере… Вот уж не ожидал, что ты так будешь высмеивать умирающего…»
«— Ха! Умирающий нашёлся… Подумаешь, с коня один раз упал! Умирающий… Да на вас, сир, ещё пахать и пахать… Нечего раньше времени в гроб ложиться. У Вас в Соргоне недоделанных дел — невпроворот».
Василий не стал препираться — пусть себе. Он прошёлся по комнате на дрожащих от слабости ногах, но головокружение, к счастью, прошло. Что-то левая нога слишком уж неудобно чувствовала себя при ходьбе: то ли мышцу потянул в бедре, то ли залежал неудобно. Проведя рукой по бедру, он нащупал длинную впадинку, на ощупь — как след, надавленный складкой одеяла.
«Точно, залежал».
Повернувшись левым боком к одинокой свече, он посмотрел на свою ногу. Не одеялом это надавило, совсем не одеялом. На бедре у него красовался длинный, сантиметров пятнадцати, шрам, ещё покрытый розовой молодой кожицей.
«— Надо же! Где это меня так?»
«— Пить надо меньше, — тут же откликнулась Капа, — тогда и спрашивать не придётся».
«— Хорошо, что напомнила. Мне не только пить, но и есть ужасно хочется. Что же это меня голодом морят? Как думаешь, Капа?» — король приподнял свечу в поисках хоть чего-то съестного, но не нашёл: на столике рядом с кроватью обнаружились только подсвечник с пятью свечами да оплавленный кусок металла непонятного назначения.
Запалив от одинокой свечи — свечи на подсвечнике, король уселся разглядывать странную железяку. А что ещё прикажете делать голодному королю?
«— Могли бы и позвать кого-нибудь! Небось, корона не упадёт, — съязвила недовольная Капа. — Под дверями спальни народу видимо-невидимо. Аж сюда слышно, как сопят».
«— Потом, Капа, позже. А знаешь, дорогуша, эта железяка сильно напоминает мне рукоять моего меча: смотри, и в руку как раз ложится, — с рукой тоже было не всё в порядке: кожа на ладони показалась пересохшей и шершавой, и Василий долго рассматривал ладонь, розовую, как у младенца. — Похоже, и здесь у меня шрам. На всю ладонь — от ожога. Это, и в самом деле, мой меч, Капа… Это когда Маска долбанула, помнишь?».
«— Ещё бы, сир. Она — ка-а-ак жахнет, а все — ка-а-ак попадают… Просто жуть, сир».
Король взял подсвечник и пошёл к зеркалу — искать на лице следы от взрыва.
Следов оказалось немного, всего один. Зато на всё лицо.
«— Здорово, вождь краснокожих! — приветствовал Василий своё краснорожее, хоть прикуривай, отражение. — И как только глаза остались целы?»
Отражение криво улыбнулось ему из зеркала и подмигнуло левым глазом с опалёнными ресницами. От бровей тоже мало что осталось, а седая раньше борода, пригорев, приобрела какой-то рыжевато-красный оттенок, словно напиталась огнём, опалившим короля.
От созерцания собственного обожжённого лица Василия оторвал капризный голос
Капы:
«— Сир, Вы ведёте себя вызывающе! Здесь же дамы!»
«— К чему это ты?»
«— К тому, что кому-то пора надеть штаны. Ещё и в зеркало пялится!»
Только тут Василий сообразил, что всей одежды на нём — одна гномья тонкая металлическая рубаха под названием «чешуя», снять и надеть которую он сам не может: есть в ней хитрый гномий секрет, известный только гному Эрину, да магу-зодчему Бальсару. И если он, король, в ней сейчас, когда после ранения валяется в кровати, то значит снять её с его королевского тела некому. Ни
Эрин, ни Бальсар не позаботились раздеть короля… Живы ли они оба?
Не на шутку встревоженный судьбой своих друзей, король едва не выскочил за дверь, в кабинет, как был, если бы не Капа:
«— Штаны же, сир!»
В ногах кровати, на длинной лавке, нашлись и штаны, и прочая одежда, и сапоги, и полный доспех с мечом и кинжалами. Всё было новое, с иголочки, и, как и прежде — гномьего производства.
Торопливо облачившись, король застегнул пояс с мечом, мимоходом отметив, что оружие отлично сработано и будет, пожалуй, получше того, оплавленного. Глянув мельком в зеркало, король под Капино: «- Вам бы красным светом в светофоре подрабатывать!» открыл дверь, ведущую в кабинет:
— Ну, здравствуйте, господа! Рад вас видеть!
