каменной перемычки. Сначала подглядывали за Василием, который вдоль стены за весь период охоты протоптал широкую дорогу, пока обсуждал с Капой места намеченных в старину туннелей. Короля в горах давно опознали, или заложил кто из вассалов баронессы, но обращаться к нему жители гор не решились: «Больно уж охранник его строг», — объяснил проводник Бальсару. Имелся в виду, конечно же, Клонмел, который непрестанно зыркал по сторонам, выискивая грозящую монарху опасность.
Затем следили за Бальсаром, Эрином и Тусоном, когда те выполняли волю короля, отыскивая удобные для прокладки туннелей места. Тут уже никаких сомнений не осталось о причинах столь пристального интереса к перемычке равнинных жителей. Спорили, ждать ли просьбы от знатных визитёров, или предложить им помощь самим. В каком случае выгода окажется максимальной? Умные головы говорили — ждать. Нехорошо показывать королю, что планы его разгаданы горным простонародьем. Не дай боги, обиду затаит, что так легко раскрыт его замысел — на Хафелар отсюда ударить, через проделанный в стене туннель. Зачем же иначе специалистов по камню привёз — Бальсара и Эрина, да с ними явно военного немалых чинов — Тусона?
Нет, возражали другие, а что, если Седобородый обидится на неуважение? Что же это за люди в горах угнездились, подумает он, что я, король, почитай, полмесяца у них перед глазами вдоль стены чуть не на пузе ползаю, а они всё — ноль внимания?
И так получалось негоже, и эдак — нехорошо. Отъезд короля сразу решил все проблемы: чего камнерезов чиниться да вояки этого. Даже лучше получится, как узнает король, что горцы сами помощь предложили. Тут и верность престолу видна, и ситуация, Седобородому приятная. Что же это за чучелы у меня в подчинении состоят, решит король, я только отъехал, а их и раскусили сразу. Ничего сокрыть не умеют, не то, что я. И возгордится своей осторожностью…
До селения добрались быстро — горцы оказали уважение и провели почётных гостей своими нахоженными тропами. В селении сразу направили в трактир — где ещё найдёшь помещение такого размера? Не в убогих же горских домишках встречу проводить? Ну, а трактир — это застолье. Что же ещё в трактире делать, как не есть и не пить? Сначала — с дороги. Потом — за знакомство. Потом — ещё за что- то, потом ещё, и ещё, и ещё…
Вина были дорогие, подстать гостям, и дорвались до них усталые от военных будней приближённые короля. Так дорвались, что потеряли всякую осторожность, а наблюдательность и вовсе напилась первой. Оттого-то друзья не обратили внимания, что горцы за их столом всё время меняются. Редко, кому выпадает подобная честь — распить бутылочку вина с такими известными бойцами, как Тусон и Эрин, и не менее известным магом Бальсаром, поэтому каждому хотелось её удостоиться. Сменяя друг друга, без драк и без ссор, всё мужское население питейного возраста незаметно проскользнуло перед соловыми глазами гостей. Но виду, что знают, с кем пьют, горцы не подавали. Может, из озорства. А, может, чтобы не разрушить возникшую атмосферу непринуждённости, когда все сидящие за одним столом — равны. Наверное, виноваты в этом были гости, желавшие без слишком больших усилий договориться с горцами, и потому стремившиеся им понравиться, отбросив в сторону всякие условности. Как бы то ни было, но гостей хозяева напоили изрядно. Да, и сами напились.
Смелые сильные люди, выпив, обычно добреют, не так строго блюдут обычаи и традиции. Например, запрет женщинам селения посещать трактир. Причина была слишком уважительная, чтобы сейчас препятствовать женскому любопытству. Оно и понятно: как тут усидишь дома, когда в трактире — живые диковины, о встрече с которыми говорить будет не одно поколение жителей этой деревеньки. И встреча эта будет возбуждать зависть соседних селений не один десяток лет.
Вот и стала чисто мужская компания понемногу разбавляться особами женского пола. Женщин за стол с гостями не пускали. Им предоставили возможность любоваться героями издали, со второго, так сказать, плана. Но и этим жёны и дочери были довольны. Они толкались за спинами мужчин, хихикали и прикрывались платками и шалями, когда высовывались поглядеть на «людей короля». Присутствие гнома никого не смущало, а страшный его топор, пока находился в чехле, вызывал скорее восхищение, чем страх. В общем, вечер отдыха и развлечений.
Чёткий ритм непрерывного пьянства неожиданно нарушил Тусон. Эрин не сразу сообразил, что командор бессовестно сачкует, не прикасаясь больше к вину. А когда сообразил, посмотрел и — удивился. Тусон замер, словно каменный, не сводя глаз с очаровательной мордашки, которую не скрывала больше шаль. Девушка так же пристально глядела на командора, выступив вперёд между мужчинами. А шаль… Шаль она сдёрнула резким движением, рассыпав по плечам шелковистые рыжие волосы… Рядом крякнул Бальсар и хрипло зашептал на ухо Эрину:
— Готовься, сэр рыцарь… Драки уже не избежать…
И верно: огромный детина потянул девушку за руку, гневно выговаривая за бесстыдное поведение. Та рванулась раз, рванулась снова, но разве освободишься из медвежьих лап? И Тусон проревел:
— Отпусти!!!
— Чего!? — верзила от неожиданности разжал руку. — Чего!?
Спокон-веку, во всех селениях и городах, у всех народов и рас. существует неписанный закон, по которому «ребята с нашего краю не люблять, когда за девчатами с нашего краю ухажують ребята не с нашего краю». Не пускают чужих ухажеров в свой девичий цветник, а, бывает, и бьют. Взаимное обомление Тусона и местной девицы не могло завершиться просто так. Обычай не позволял, да и вино в голову ударило. А девица была хороша! Любой бы вступился, если бы не безнадежность такого заступничества: совладать с недовольным детиной, видать, в деревне никто не мог.
— Отпусти!!! Я! — сказал!.. — Тусону ли робеть? Мастеру меча ли бояться? — Глухой? Плохо слышишь?
А девицу, ведь, никто уже не держал. Она стояла в сторонке, растирая сдавленное медвежьей лапой запястье, и гневно глядела на обидчика. Тот же, процедив в её сторону сердитое:
— Иди домой, Зара, — двинулся к Тусону, вытягивая из ножен меч. — Что, чужак, боя ищешь?
— Боя ищу!? Я!? Не хватался бы ты за железку — она тебе не поможет…
— А это мы поглядим, кому здесь что поможет, — задира довольно лихо атаковал Тусона. — Железку эту вгоню в твоё брюхо по самое не балуй!
С первого выпада не вогнал. И со второго не вогнал. И с третьего — тоже. Вскоре и ругаться перестал — запыхался. А железка проклятая всё никак Тусонова брюха не сыщет. Командор же, порезвившись, в атаку и сам пошёл. Впору уже задире о своём брюхе стало беспокоиться. Вот-вот Тусон лапши из него нарежет…
— Не убивай его, воин! Брат это мой! — подала голос рыжая причина скандала. — И не калечь сильно!
Ну, не калечь, так не калечь. Мастер меча выбил у верзилы его железку и отсалютовал завершение поединка. При этом перехватил полный восхищения взгляд Зары и, сбоку, удар тяжёлого кулака.
— Понавострились там, в столицах, мечами махать! А этого попробовать не хочешь? — униженный поражением, верзила решил не мытьём, так катаньем, но добиться своего.
Эрин с Бальсаром дружно потом уверяли, что хорошо разглядели брызнувшие во все стороны искры — из командоровых глаз, и местные охотно соглашались с этим. Кто-то даже пытался острить по поводу загоревшегося на дворе сенного стожка. Но шутника резко осадили: не ври, на человека не наводи напраслины. Старостин кафтан — да, прожгло, а стожка сюда не приплетай.
Как Тусон устоял, диву все давались — таким ударом только быков с ног валить. Видать, немало дрался в молодости командор, научился удар держать. Да и сдачи давать научился. Сбросив латные перчатки на стол перед гномом, Тусон двумя ударами жилистых своих кулаков уложил задиру в беспамятстве почти у ног его сестры. Что ж, победа была полная, и победитель получил право поворковать с рыжей очаровашкой над телом её бесчувственного брата.
— Ну и рожа у тебя, Тусон, — посочувствовал победителю Эрин. — Конь копытом и то не так сильно лягнёт. Ты меня-то хоть видишь?
Вопрос не был праздным: оба глаза командора заплыли почти полностью, и синяки, багровые с чёрным, напоминали закатные тучи в плохую погоду. Ну, да любовь сердцем видит, ей синяки не помеха.
Пили потом мировую, когда очнулся Бехар, брат Зары. Против всех ожиданий, он пребывал в отличном настроении, и, ни разу до сих пор не битый, приставал ко всем с одной и той же фразой:
