тарелку с едой – ела, механически, без всякого выражения, роняла ложку и опять утыкалась взглядом в стену, комод или занавеску.
«Такой молодой, и инфаркт! И мать плоха совсем», – слышала Лариса соседский шепот за спиной. Но только голову выше поднимала и плечи расправляла.
Недели через три Елена Александровна начала как будто оживать, даже говорила «спасибо», когда Лара приносила ей чай. А возвращаясь из школы, девочка поднимала голову и видела в окне знакомый силуэт. Совсем как раньше.
Но в этот день за темно-прозрачными стеклами было пусто.
Елена Александровна лежала в ванне в самом красивом своем халате – пунцовом, с золотым шнуром по краям. От воды – такого же цвета, как халат! – поднимался пар, белый кафель тоже казался розовым, и только лицо матери было белым-белым. Как и рука, бессильно зацепившаяся за бортик ванны – на безжизненном пальце хищно блестели три бриллиантика.
Лара не помнила, как вызвала «Скорую».
После реанимации Елена Александровна уже никого не узнавала – даже дочь, – кидалась на стены и двери, выбила оконное стекло в палате. Медсестра в реанимации, утешая Ларису, говорила, что это временно, что нужно в стационар, что маме требуется специальная помощь…
Помощь?! Впервые приехав к матери в этот самый «стационар» под угрожающим названием «психоневрологический диспансер», Лариса ужаснулась: липкая от старости и грязи синяя масляная краска на стенах, потолки в мутно-желтых разводах, резкий запах хлорки, смешанный с еще более мерзким запахом мочи и еще каким-то, совсем гадким, от которого мутилось в голове и темнело в глазах. Только много лет спустя Лариса поняла, что это был запах смерти.
Директриса школы нажала на горисполкомовских чиновников – не ломайте девчонке жизнь, не ребенок уже, школу скоро заканчивает, да и мать, может, еще оправится – и в детдом Ларису не отправили. Иногда она думала – лучше бы отправили, там хоть люди вокруг. Квартира пугала своей мертвой тишиной, казалось, что и внутри, там, где раньше была душа, так же пусто.
Серые пыльные будни – в школу, домой, опять в школу, опять домой, раз в неделю к маме – освещались только визитами Нели. Она вдруг зачастила к Ларисе – еще бы, такая квартира простаивает! Поначалу еще спрашивала: «Ничего, что я приглашу кого-нибудь?», но вскоре начала распоряжаться квартирой, как своей. Холодильник ломился – спасибо Людмиле Анатольевне! – от дефицитных продуктов, музыка гремела на весь подъезд, разъяренные соседи ломились в дверь и даже вызывали милицию. Но Ларисе было наплевать: все, что угодно, лишь бы не эта мертвая пустота. С Нелькой ярко, шумно, весело, конфликты с соседями и милицией решает всесильная Людмила Анатольевна, а к маме езди не езди, как бы там кумушки ни шушукались за спиной, – все равно не поможешь…
– Девушка, что же вы трубку-то никогда не берете? – Визгливый голос вгрызался, кажется, в самую середину головы. – Это ваша мать, не наша!
– Мама? – растерялась Лариса.
– Ну да, Елена Александровна…
– Мама… Что с ней?
– Что-что! Кремировали, что с ней!
– Как… кремировали?
– Да вы что, пьяная, что ли? Или тоже не в себе? Я русским языком вам говорю! Как всех кремируют, так и ее. Вы на телефон не отвечаете, у больницы денег на похороны нет. Урну с прахом приедете, заберете, – и в трубке раздались короткие гудки.
Урна? С прахом?! Это про… маму?!!
Лариса задрала голову. Потолок. А выше? Небо? Они там, на небесах – что, совсем с ума сошли? Что я им сделала? За что у меня все отняли? Все-все. Все. Никакого неба – только потолок. И что теперь – повеситься? Некстати вдруг вспомнилось булгаковское «и вот сначала она долго плакала, потом стала злая-презлая». Разве я злая? – подумалось Ларисе. Хоть бы Нелька, что ли, поскорее пришла…
3. Суженый
Несмотря на Нелю и ее «вечный праздник», школу Лариса окончила почти отлично – всего с двумя четверками. Сказалась многолетняя привычка к учебе. Да и преподаватели ее жалели, не придирались. В Нелькином же аттестате клубились стада троек, слегка разбавленные редкими четверками.
– Подумаешь! – фыркала Неля. – Я в ГИТИС буду поступать, зачем мне эти физики с историями? Зато я изобразить могу все, что угодно. Даже заплакать! – Неля обиженно выпятила губы, темные глаза заблестели, по щеке скатилась крупная слеза, другая, третья… – Ну как?
– Да, впечатляет, – согласилась Лариса и вздохнула. – А я вроде и не знаю, куда хочу поступать. Понятно, что в Москву, но только не ГИТИС.
– Да с твоей внешностью в ГИТИС самая дорога, ты что?
Москва манила, как манит распахнутое в душной пыльной комнате окно: вроде бы в кресле сидеть и тепло, и привычно, а с улицы ветер холодный – но подойти тянет неудержимо. Подойти и дышать, и смотреть, и удивляться. Ведь два шага всего – до окна-то! Да и до Москвы не больше: автобусом или попуткой до станции, потом на электричку, потом еще на одну – в общем, всего ничего. А еще проще – попроситься в любой «проходящий» поезд, проводницы всегда попутчиков берут, тогда скучноватая дорога начинает казаться настоящим путешествием.
Людмила Анатольевна сняла для девушек двухкомнатную квартиру на Ленинградском проспекте. Женщина надеялась, что рядом с Ларисой ее Неля хоть немного возьмется за ум. Для Ларисы мать подруги нашла хороших квартирантов, и денег как раз хватало на московское жилье.
Впрочем, экзамены девушки завалили.
– Нель, надо работу подыскивать, а на будущий год опять попробуем, да? Я решила наконец – в «Плехановку» буду пробиваться. Хорошо бы работу по профилю найти, легче поступать будет.
– Да чего ты заладила – работу, работу. Денежек мамуля пришлет, а сейчас надо связи налаживать – «Мосфильм», телевидение и все такое, поняла? Может, еще и не придется год терять.
Но Лариса уже определила для себя цель. Приглашения на работу попадались едва ли не на каждом углу, но требовались в основном маляры, слесари, дворники. Девушка с утра до ночи обходила московские учреждения, но – увы! Даже там, где обнаруживалась вакансия секретаря или хотя бы помощника делопроизводителя, в отделах кадров скептически поджимали губы: специального образования нет, опыта нет, московской прописки нет – извините, вы нам не подходите.
Вечерами Лариса частенько плакала в подушку, но утром вновь бросалась на поиски. Недели через три уже и слез не осталось, одно упрямство. Ведь аттестат-то у нее почти «золотой», должно же когда-то повезти! Вернувшись «домой», она с наслаждением сбрасывала туфли, долго держала гудящие ноги в теплой воде и – проваливалась в сон, как в темную пропасть. Неля чуть не каждый вечер приводила каких- то «полезных» гостей, кокетничала, смеялась, очаровывала, но уставшая насмерть Лариса даже не слышала веселья в соседней комнате. Только часа через три она просыпалась от невыносимого голода и брела на кухню.
– Какая тут, оказывается, красотка есть! – От мужчины, на которого Лариса наткнулась в коридоре, несло коньяком, табачным дымом, дорогим одеколоном. И по?том, перебивавшим все остальные запахи.
– Отпустите!
– Надо же, какая упрямая! А в кино сниматься хочешь, красавица? Давай поласковее, – он прижал ее к стене.
– Неля!! – в отчаянии закричала Лариса.
– Л-л-ларка! Н-не б-б-буянь! – Голос у выглянувшей из своей комнаты Нели заплетался, да и на ногах она держалась не слишком твердо. – Эт-т-то р-режиссер, кино снимает. Н-не об-бижай его!
«Режиссер», обрадованный поддержкой, мгновенно втолкнул Ларису в ее комнату и повалил на кровать…
