Вильям Фишер руководит радиоигрой с немцами во время операции «Березино». Вот что пишет он жене из далекого партизанского отряда:
«…Я тебе писал, что здесь славный врач, известный спортсмен Знаменский (
Живем мы здесь примитивно. Рабочий день у меня начинается в 3 ч. утра. Это только недавно в связи с изменением обстановки. Дежурю. С 10-ти работаю с перерывами, периодически сплю. Кушаем в 10, 16.00 и 21.00, причем обед очень хороший, но завтраки и ужины слабоваты. Главным образом по жирам. В связи с большой нагрузкой я получил дополнительный паек. Живем в крестьянских шубах и усиленно кормим блох. Пятна на бумаге от керосина, течет лампа… Шубы здесь добротные и большие, но очень грязные. Какой только хлам не найдешь на полках, в закутках и на чердаках — целое и битое, нужное и ненужное — все свалено вместе…»
«…Видимо, 12 декабря будет машина на Москву. С ней едет наш охотник Ермолаев, который очевидно занесет тебе это письмо… Как с моим жалованьем? Я дал Ермолаеву доверенность и, может быть, ему удастся получить деньги за декабрь м-ц и передать тебе. Вообще вопрос связи с тобой нужно разрешить, т. к. по всем признакам дело приняло форму длительной операции и насколько она затянется — трудно предвидеть. Похоже, что Новый Год я буду встречать в дебрях Белоруссии. Загрузка работой несколько снизилась, делать нечего, книг нет. Если сможешь — пришли мне 3 книги по радио (
«Дорогая Элечка! Сегодня получил твою посылку и письма… Это свое письмо я передал через товарища, который сюда уже не вернется. Это мой старый знакомый по школе 1937 года, симпатичный, пожилой человек Белов Алексей Иванович. Он после Рудольфа преподавал Морзе… Скоро начнем передвигаться, но не думай, что мы где-то у фронта. До ближайшей точки фронта не меньше 400 км и кроме обычных житейских опасностей, никаких больше нет. Простудиться я могу и в Москве, т. что за меня ты не волнуйся… Посылаю ночник, который я нашел в брошенном немцами хламе. Если подбавлять воска, то фитиль почти что вечный. Попробуй использовать жидкий парафин, он должен гореть. Мы здесь тоже колдуем над всякими источниками света. Но у нас все-таки лучше — есть керосин, но нет стекол к лампочкам, да и фитили изобретаем из кусков одеял или тряпок… Принесли завтрак — карт, пюре и копченую селедку, 2 куска сахара и чай. Буду варить кофе. Кофе! Мечта осуществляется. Очень рад, что ты наконец добралась до оркестра, даже если и в цирке. Это будет только началом, тем более что там бывают неплохие дирижеры. Цирк имеет еще и то преимущество, что он стоит на месте, а Игорь Моисеев хотя и более высокой марки, на месте не сидит. Только ты зря связалась с вязанием, подумай о том, что нужно беречь здоровье».
«Сдал в ремонт свои туфли — американские. Будут стоить 30 рублей с моими подметками. Другие туфли тоже сносились, но отремонтировать дорого. Может быть, сам сделаю в Москве.
Как ты регулируешь свой бюджет? Мы здесь совсем разорились. По твердым ценам в столовой выходит по 30 р. в день за завтрак, обед и ужин, а командировочные 26 руб. А ведь есть и другие расходы — стирка и прочее…»
«…В свободное время хожу в кино. Не могу сказать, что это бывает часто. До сих пор не могу приучить себя к этому виду искусства. Много читаю. Занимаюсь фотографией.
…Элечка, надеюсь, ты уже приступила, а если нет, то скоро приступишь к занятиям по языкам».
В 1949 году Вильям Генрихович прислал из США для семьи посылку.
«За эти дни прочел «“Сатурн” почти не виден». Книга неудачная. Автору не удалось связать все вместе и получилась сборная солянка. Люди у него — схема. Они не дышат, а изрекают. События придуманы неплохо, но все слишком удачно для наших. А под конец автор, по-моему, просто выдохся, и фантазия его захромала…
… Свой рассказ пишу…»
«…Пишу и переписываю свою повесть…
…<О картине «Кто вы, доктор Зорге?»> — Хорошо, что она выйдет на экран у нас. Зато обидно, что написали о нем и картину сделали иностранцы! Видимо, теперь слова “советский разведчик” получили права гражданства…
Сосед по комнате совсем заговорил меня. Сегодня он уезжает, и, наверно, дадут нового — кого, не знаю, но уже заранее боюсь».
«Мои дорогие! Прибываю в Москву 24-го в 19.36. Надоели мне Сочи!
…Повесть, название которой я еще не придумал, готова.
Надо дать ей отлежаться и посмотреть. Из нее может получиться хорошая кинокартина. Надо собрать гонорары и купить машинку».
Эвелина с отцом совершают речной круиз по Каме и Волге. Побывали в Горьком, Перми, Чистополе, Угличе.
Из письма на дачу, отправленного отцом и дочерью на дачу из города Чайковский:
«…Кладем пасьянсы».
И почти в каждом письме отовсюду: «… Всем привет, животам (животным. — Н. Д.) особо».
И тут не утерплю, расскажу при помощи Лидии Борисовны Боярской о «живом уголке», который всегда был у семейства Фишеров.
Даже в Кремле, где жили родители Генрих Матвеевич и Любовь Васильевна с сыновьями Генрихом (Гарри) и Вильямом (Вилли) после возвращения из Англии, у них всегда были домашние животные. Много кошек и здоровая собака — немецкая овчарка Волушка. Когда там на короткое время поселилась с Вилли и его молоденькая жена Эля, она к этому быстро привыкла.
И уже вскоре в Троицком переулке ухаживала и за кошками, и за собакой Спотиком. Одно время в
