я не хотел танцевать и, если бы ты не встала, я попросил бы тебя выбрать другого партнера. Но если уж ты встала, мне не оставалось ничего другого, как тоже встать.
— Да, — согласилась я, — возможно. Но не считаешь ли ты, что, танцуя с женой, следовало бы по крайней мере делать вид, что это для тебя не мучение?
Оркестр закончил играть, и мы вернулись к столику, отчужденные и возбужденные спором. Из-за трусости Яцека (а может, и из-за моего раздражения) сорвался весь мой план. Мне хотелось показать той выдре, как влюблен в меня Яцек. А получилось совсем наоборот. Даже за нашим столиком все заметили, что мы ссорились, и кое-кто даже отпустил по этому поводу несколько неумных острот.
Во время следующего танца появился Тото. Он, конечно, сейчас же пригласил меня, но я отказалась.
И здесь Яцек показал, на что он способен! Когда снова заиграли вальс, он встал и с улыбкой склонился передо мной. Пожалуй, преодолел в себе страх перед той женщиной или испугался, что я на него серьезно рассердилась. Во всяком случае, это было еще одно доказательство того, как сильно он меня любит. Ах, если бы я могла ему сказать, сколько благодарности испытывала к нему в тот момент!
Он был очень мил, а так как вальс он танцует превосходно, то мы привлекали к себе всеобщее внимание. Когда во второй половине мы немного замедлили темп, он наклонился к моему уху и шепнул:
— Ну, а теперь хорошо?
Врожденное упрямство не дало мне уступить сразу.
— Так должно было быть и тогда, — ответила я.
— Твоя правда, дорогая. Только, видишь, тогда это было бы неискренне, а сейчас — от души. — Он помолчал и добавил: — Я люблю тебя так, как никого и никогда уже не буду любить.
Я была вполне счастлива. И от того, что он мне говорил, и от тех взглядов, которыми провожали меня мужчины, и от своего привлекательного вида, и из того, что на мне прекрасное платьице, скромность которого еще больше подчеркивала мою молодость по сравнению с той рыжей выдрой. Правда, на ней было весьма пышное вечернее платье украшенное пучком ятрышника, но выглядела она как минимум тридцатилетней. И то хорошо законсервированной.
Наверное, и она это почувствовала, потому что вскоре поднялась и со всей своей компанией перешла в коктейль-бар.
Простодушный Тото по наивности своей спросил, обращаясь ко мне и Яцеку:
— Вы не знаете, что это за дама в обществе пана Нементовского?
Яцек не знал, что сказать, а я ответила:
— Откуда нам знать? Ведь для тебя не тайна, что мы не поддерживаем с паном Нементовским никаких отношений.
Сам не свой от стыда, Тото пробормотал:
— Простите…
Каждый раз все сильнее удивляюсь, что я в нем нашла. Я ведь всегда ценила в людях острый ум. Представляю себе, каким был бы Тото, если бы не его происхождение и воспитание. И что бы он тогда делал? Наверное, стал бы грумом или камердинером. Когда я вижу их обоих вместе, Тото не выдерживает никакого сравнения с Яцеком. Яцек чуткий, впечатлительный и горячий, его сдержанность и деликатность не скрывают этого от внимательного взгляда. Лучше всего охарактеризовал его Ярослав Ивашкевич. Он сказал мне когда-то:
— Это романтик в образе классика.
Правда, я не совсем хорошо понимаю смысл этого определения, но, вне всякого сомнения, оно замечательное. Все, кому я его пересказывала, согласны со мной.
Домой мы вернулись в полном согласии.
Воскресенье
Терпеть не могу воскресений. Они скучны, однообразны и бесцветны. К тому же своей исключительностью они нарушают нормальное течение жизни. Вдруг человек вспоминает, и что он не может пойти на примерку, не может купить какие-то вещи, и все лишь потому, что кто-то празднует. А к тому же и все родственники считают воскресенье лучшим днем для визитов и телефонных звонков. Страшно даже подумать, сколько у человека есть родственников. Эти родственники просто какая-то божья кара. Я уже не раз задумывалась над тем, как бы выглядел мир, если бы каким-то образом ограничить родственные связи. Скажем, оставить только родителей. Ну и, конечно, детей. Каждый раз, как, подумаю о детях, у меня портится настроение. У Гальшки есть хорошенькая дочурка, которую она, разумеется, не умеет воспитывать. Из нее, вне всякого сомнения, вырастет невесть что. У Мушки растут двое сыновей. Прекрасные мальчики. Все спрашивают меня, почему до сих пор не имею детей. Честно говоря, это меня и радует, и огорчает. Думаю, что будь у меня ребенок, я бы не могла развлекаться и заниматься собой. Ведь ребенок — это такая отрада, что я посвятила бы ему всю свою жизнь. Однако, с другой стороны, я еще совсем молодая и так мало успела пожить. И радуюсь мысли, что я еще свободна, что мне не грозит необходимость придерживаться какой-то диеты и не возникает перспектива надолго отстраниться от нормального образа жизни. И все же я завидую и Гальшке, и Мушке. К тому же и Яцек уже несколько раз намекал, что наша детская комната стоит пустая.
У женщины с детьми действительно много забот, но есть у них и свои преимущества. Они очень нравятся мужчинам. Помню, в Римини одна датчанка или голландка всегда выходила на прогулку со своим пятилетним мальчиком. Она просто обольщала им всех. Одевала его в прекрасные костюмчики — в бархатный гранатового цвета или в белый пикейный. Вероятно, она его хорошо вышколила, а то бы он не задевал всех мужчин. Однако делал он это так очаровательно, что ни один из них не находил в себе силы сопротивляться.
Благодаря этому ее всегда окружало почти такое же общество, как и меня.
Боже мой! Я вот думаю о ребенке, а еще сама не знаю, не следует ли благодарить судьбу за то, что мы бездетные. Ведь неизвестно еще, как кончится дело с той бельгийской англичанкой. Дядя сегодня не звонил. Наверное нет никаких новостей. Яцек целый день был дома, только около шести я уговорила его сходить к моим родителям. Они ведь действительно были неприятно поражены этими несколькими проявлениями его невнимания.
Пока его не было, я вытащила из-за ванны пакеты Роберта и перепрятала их в комод. Яцек туда никогда не заглядывает. Что касается прислуги, то я могу прятать ключ в туалетный столик.
Наверное, я все-таки поступила несколько легкомысленно, добившись от Яцека, чтобы он отправил из дому тетю Магдалену. Теперь на меня навалилось множество всевозможных дурацких дел. Ведь это нелепость, чтобы я вела счета, следила за бельем и занималась подобной чепухой, особенно теперь, когда на меня свалилось столько неприятностей. Экономка, которую я взяла в дом, представляет собой непревзойденный образец беспомощности. Все время надоедает мне вопросами о каких-то глупостях. А уж чтобы составить меню или разместить за столом гостей — об этом нечего и говорить. Яцеку сегодня уже в третий раз подали на завтрак чай, которого он терпеть не может. Лучшее доказательство, как его этим доняли, — это то что он сам мне об этом сказал. Кто знает, может, стоит написать тете Магдалене. В конце концов мы расстались с ней тихо-мирно и все дружно можем делать вид, что ее отъезд не был следствием каких-либо недоразумений — мол, мы просто хотели, чтобы тетушка немного отдохнула.
Надо будет посоветоваться с Яцеком.
Понедельник
Правда, дядя Альбин уже упоминал об этом, и все же новость была для меня совершенно неожиданной. Мисс Элизабет Норман вчера вечером уехала в Криницу. Как видно, ненадолго, так как оставила за собой номер в гостинице. Дядя дал мне понять, что охотно поехал бы с ней, но этого ему не
