Проходя через неосвещенную гостиную, Кольский думал:
— Или она дьявол хитрости и порока, или чрезвычайное стечение обстоятельств постоянно складывается против нее.
Вопреки ожиданиям, в холле он застал мужчин, занятых спокойной беседой. Видимо, внешне приятельские отношения взяли все-таки верх над взаимной антипатией.
— Если бы они только знали, — думал Кольский, — что то, за что они борются друг с другом, принадлежит мне…
Он не закончил мысль, так как пришла Нина. Завязалась довольно оживленная беседа по-английски, в которой Кольский, конечно, не принимал участия.
В какой-то момент Нина взглянула на часы и сказала:
— Ну, я больше вас не задерживаю. Мистер Хове на машине и будет так любезен, что подвезет вас.
— Мне жаль, что не могу воспользоваться этой любезностью, — с усмешкой ответил ротмистр. — Предпочитаю пройтись. У меня еще полчаса времени, а ночь такая прекрасная.
Корсак и Кольский попрощались с Ниной и одновременно вышли. У дома, действительно, стояла машина англичанина, который с ними поспешно попрощался. Они вышли на Вейскую и через площадь Тшех Кшижи направились в сторону Брацкой. Шли молча. Вдруг ротмистр остановился и, схватив Кольского за плечо, сказал сквозь сжатые зубы:
— Если бы я не должен был находиться завтра в полку, — дал командиру слово, — поверь мне, я бы избил этого альфонса, этого извращенного хлыста шпицрутеном, дал бы ему по морде!..
Он отпустил плечо Кольского, и снова несколько шагов они прошли в молчании.
— Вы… вы считаете, пан ротмистр, что… мистер Хове… любовник пани Добранецкой?
Ротмистр прыснул со смеху.
— Вы забавный парень! Считаю ли я! Да это же очевидно! Она его любовница и в довершение всего боится!
— С чего вы взяли, что она боится? — надломленным голосом спросил Кольский.
— Как это с чего? Но это же не вызывает никаких сомнений. Я собирался с ней поужинать, а в это время приполз этот хлипкий оболтус, и она не решилась его выставить. Почему? Потому что боится его или боится его потерять. Такие иностранные пресыщенные типчики на все способны, дорогой доктор.
И добавил после паузы:
— Свиньи!
Улицы были почти пустынны, часть фонарей погашена. После знойного дня прохладное дуновение ветра приносило облегчение, но Кольский этого почти не замечал.
— Естественно, — начал ротмистр снова, — она вынуждена была в последнюю минуту пригласить вас, чтобы спасти ситуацию по отношению ко мне.
— По отношению к вам? — удивился Кольский. — Но из этого следует, что она и ваша любовница.
Ротмистр посмотрел на него как на сумасшедшего.
— Ну что там опять с вами? По крайней мере, — сказал он неохотно, — я влюблен в нее, но без взаимности.
В конце концов ротмистр как-то странно хмыкнул и замолчал.
Они подходили уже к Маршалковской, когда ротмистр остановился и, вонзив указательный палец в плечо Кольского, сказал:
— Задумывались ли вы когда-нибудь над странной психологической загадкой? Предположим, что у вас роман с замужней женщиной, роман и все тут, обычная вещь. Досконально знаешь, что она должна одаривать и мужа своими ласками. Этого мужа ты встречаешь, черт возьми, ежедневно и, в сущности, даже любишь его. Но насколько иначе выглядит ситуация, если та самая женщина связана не только с мужем, но еще с каким-нибудь мужиком! Вот тогда уже все нутро переворачивается! Разорвал бы соперника в клочья! Как это понять? Откуда такая разница отношений?..
Кольский покачал головой.
— Не знаю. Я не разбираюсь в этом.
— Вот именно. Философы там о разных вещах пишут, о какой-то критике чистого разума и других пустяках, которые никогда и никому не пригодятся, вместо того чтобы заняться жизненно важными вопросами. Ну, ничего, не беспокойтесь. Через месяц заканчиваются маневры, и я не желаю этой вонючке оставаться в Варшаве. А ты парень что надо, честное слово! Когда вернусь в Варшаву, мы должны чаще встречаться. Ты играешь в бридж?
— Очень плохо.
— Подучишься. Ну, а сейчас до свидания, а то мой поезд убежит. Привет!
Кольский повернул в сторону дома. У него было такое чувство, точно его окунули в болото. Но, чудо, основная тяжесть его осуждения была направлена не против Нины. Нина показалась ему таким ничтожным и таким мелким существом, что ее просто нельзя было обременять нормальной человеческой ответственностью за совершенные поступки, ни обременять, ни наказывать. Наказывать ее было так же бессмысленно, как, например, мучить собаку или кошку за то, что она съела кусок мяса, оставленный без присмотра.
— Звереныш, быстрый, ловкий звереныш с примитивными инстинктами.
Им овладела усталость, та самая тяжелая из всех моральная усталость, которая граничит с апатией, а еще презрение к себе. Как он мог оказаться в такой ситуации! Он верил этой женщине, и это — его вина, потому что хотел верить, это только его вина. Он совсем не обижался на нее, он чувствовал неприязнь лишь к себе. В этом заключался болезненный урок на будущее: никогда не приближаться к тем женщинам, в этических нормах которых можно сомневаться!
В ту ночь он писал Люции:
'Мне кажется, что можно пройти через болото, а выйти из него более чистым, лучшим, чем был до того. Разделяете ли вы мое мнение? Только сейчас я понимаю притчу о блудном сыне и то, почему во мне всегда святость Марии Магдалены подсознательно откликалась глубже, чем святость Тересы.
Мне очень нужен отдых, как физический, так и духовный. Как мне не хватает общения с вами, разговоров! Заменяю их следующим образом: когда я пишу вам или читаю ваши письма, ваши дорогие, милые письма, ставлю перед собой вашу фотографию, с которой смотрят на меня такие знакомые и самые прекрасные глаза на свете…'
Составление этого письма, естественно, оказало благотворное влияние на его нервы, и когда он засыпал, то был уже совершенно спокоен. Все, что он пережил вчера и на протяжении прошедших месяцев, казалось ему чем-то неизмеримо далеким, какой-то неинтересной историей, рассказанной кем-то и очень давно. Ему казалось, что его отделяют от этого сотни миль.
Он настолько вычеркнул из своего сознания Нину и все связанное с ней, что ему даже не пришло в голову сообщить ей об этом. Поэтому, когда около пяти часов в прихожей раздался звонок, в первую минуту он не сообразил, что это могла быть Нина. Когда он увидел ее, то не мог скрыть удивления, которое она приняла за что-то иное, но сделала вид, что ничего не заметила.
Усталым движением она протянула ему руку.
— Ах, я тебе так благодарна за вчерашний вечер. Ты не можешь себе представить, как это было для меня мучительно. Еще до сих пор не могу отойти от этих ужасных впечатлений.
Она вошла в комнату и бессильно опустилась на диван. В белом шелковом платьице без рукавов с маленьким декольте, она была похожа на девочку — наивную, капризную и свежую. Она была почти без грима или делала это так искусно, что ее загар, голубые тени под глазами, брови, ресницы и губы, казалось, имели натуральный цвет.
Кольский с недоверием присматривался к ее внешности. Она просто не ассоциировалась с теми сведениями, которые он получил о ней вчера.
— Милый, ты можешь дать мне закурить? — обратилась она, замечая в его поведении что-то необычное. Она хотела выиграть время, чтобы сориентироваться в его настроении и выбрать соответствующую тактику. Но он молча подал пачку папирос, спичку и сел напротив.
— Расскажи мне, Янек, как там вчера закончилось. Я надеюсь, не дошло до скандала между этими
