Прокоп снял икону с гвоздя, торжественно поднял ее над головой и сказал:
— Святой пречистой…
— Святой пречистой, — повторил Антоний.
— Христосу избавителю…
— Христосу избавителю…
— Клянусь.
— Клянусь, — повторил Антоний, и для подтверждения клятвы поцеловал икону, которую поднес ему Прокоп.
Все должно было произойти в абсолютной тайне. Прокоп Мельник не хотел разглашать эту затею, чтобы снова не ожили в округе разговоры о его брате и о Божьей каре, которая пала на его потомство. Несмотря на клятву Антония Косибы, несмотря на доверие к нему, Прокоп не исключал все-таки возможности смерти сына.
Поэтому даже своим близким не открыл всего до конца.
Весь следующий день, в соответствии с планом Антония, женщины убирали в пристройке. Там натопили печь, занесли ушат с водой, две самые большие кастрюли и постели Василя и Косибы.
Женщинам и второму работнику Прокоп сказал только следующее:
— Антоний знает способ лечения и будет там лечить Василька.
Тем временем Антоний выбрал себе из инструментов молоток, маленькую пилочку, вычистил ее дробленым кирпичом и доделал ручку, нашел долото и два ножа. Все это долго точил, но никто не видел, чем он занимался. Не видел никто и того, как он выстругал вогнутые дощечки.
Старый Прокоп с самого утра отправился в городок и, возвратившись, занес Антонию в пристройку какие-то пакеты. В них была вата и йод. Бинты Антоний приготовил сам из двух простынь.
Вечером Василя перенесли, и они провели ту ночь в пристройке уже вместе. В пристройке была большая комната с тремя окнами и темным альковом. Василю поставили кровать в комнате, а альков занял Антоний. Так же как и в доме, вдоль стен стояли лавки, а в углу большой стол.
Василь в ту ночь уснуть не мог: все расспрашивал Антония об операции.
— Спал бы уже, — одернул его, наконец, Антоний. — Что ты, как женщина, боишься боли?
— Я не боюсь боли. Что ты! Вот сам увидишь, я даже не застону. Я только прошу тебя, ты не обращай внимания, что мне больно. Я выдержу, только бы хорошо было.
— Будет хорошо.
На рассвете мельница заработала, как обычно, с той лишь разницей, что две молодые женщины помогали вместо Косибы.
— Что это ты, Прокоп, — посмеивались мужики, — с каких это пор мельницу у тебя бабы крутят?
Но Прокоп на шутки не отвечал, в голове у него роились другие мысли. Он выполнял свою работу, а в душе все время молился.
Тем временем солнце уже пробилось сквозь облака, висящие над горизонтом, и все залило своим теплым светом. В пристройке стало совсем светло.
Антоний хлопотал в пристройке с самого утра, ворча что-то себе под нос. Василь молча следил за каждым его движением. Этот бородатый великан казался ему странным, таинственным и опасным. В его поведении, поспешности и неожиданной задумчивости, в странной улыбке было что-то такое, что вызывало суеверный страх. Василь знал, что никто сейчас сюда не придет, и он теперь во власти Косибы. Знал он также и то, что никакие просьбы не помогут, что Антоний не отступит от своего плана. Ему оставалось, как обреченному, следить за непонятными движениями Антония, за тем, как обернул он себя простыней, как разложил на табурете свитки бинтов, как достал веревки…
Васильку подумалось, что так должен выглядеть палач, который готовится к казни, поэтому несказанно удивился, неожиданно услышав над собой теплый и сердечный голос, так отличающийся от обычного тона Антония.
Антоний, наклонившись над ним, говорил спокойно и ласково:
— Ну, приятель, смелее, по-мужски! Нужно немного потерпеть, если хочешь опять быть здоровым, крепким парнем. Все будет хорошо! Ну, обопрись на меня.
Он взял его на руки и уложил на столе.
— Я же говорил, что ты смелый, что сожмешь зубы и даже не пискнешь. Но нечаянно можешь вздрогнуть, и поэтому я должен тебя привязать, чтобы ты не испортил всю работу. Хорошо?
— Привязывай, — едва слышно прошептал Василь.
— И не смотри сюда. Можешь смотреть на потолок или в окно на облака.
Этот спокойный голос как бы убаюкивал Василя. Он чувствовал, как сильно опоясывают его веревки. Сейчас он был придавлен к столу так, что не мог пошевелиться. Глядя в сторону, заметил еще, что Антоний, высоко закатав рукава, долго мыл руки в горячей воде.
Потом зазвенели инструменты, еще секунда, и Василь почувствовал как бы мгновенное прикосновение раскаленной проволоки к правой ноге. Еще, и еще!.. Боль становилась все мучительнее. Василь сжимал зубы все сильнее, глаза застилали слезы. Ему казалось, что проходят часы, а боль все нарастает… В конце концов, через сжатые зубы вылетел продолжительный стон:
— Ааааа…
Внезапно на больную ногу обрушился сильный дар. Боль была такой нестерпимой, что огнем пронзила мозг и свела мышцы смертельной судорогой. В глазах парня сверкнули серебристые искры.
— Умираю, — подумал Василек и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, первым его ощущением был привкус водки на губах. Чувствовал себя Василь совершенно ослабевшим. Он не мог открыть глаза, не мог понять, где он находится, и что с ним произошло. Затем почуял запах табачного дыма и стал различать шепот. Двое в комнате разговаривали. Василь узнал голос отца и Антония.
Он с трудом открыл глаза. Постепенно они привыкли к полумраку, царившему в комнате. Напротив, на лавке сидел, всматриваясь в него, отец. Рядом стоял Антоний.
— Он открыл глаза, — взволнованно сказал отец. — Сынок, Василек! Бог милосерден к нам грешным! Пусть его имя будет свято во веки веков! Сынок, ты живой? Живой же?..
— А чего ему не быть живым? — приблизился к кровати Антоний. — Живой и должен выздороветь.
— Это ты мне ноги составлял? — шепотом спросил Василь.
— А кто же? И все хорошо вышло. Страшно они у тебя были поломаны, а тот доктор еще хуже тебе сделал. Сейчас нужно лежать спокойно. Все должно срастись.
— И буду… буду ходить?..
— Будешь.
— Как все?
— Как все.
Глаза Василя закрылись.
— Заснул. — объяснил Антоний. — Пусть спит. Сон вернет ему силы.
Глава VII
Неделю спустя у Василя спала температура и появился аппетит. Вместе с надеждой вернулось настроение. На перевязках кривился от боли, но шутил. Ухаживал за ним Антоний сам, а когда на мельнице было больше работы, больного опекали женщины.
Сохранить от них тайну было невозможно, поэтому весть об операции мигом разлетелась по округе. То один, то другой приятель Василя забегали по дороге, чтобы переброситься с ним несколькими словами. Заявлялись и любопытные бабы, чтобы выведать подробности, а потом посплетничать. Но Антония они избегали и, увидев, что он в комнате, быстренько исчезали.
Так миновал октябрь, за ним ноябрь. Накануне Рождества Василь стал просить Антония, чтобы тот позволил ему попробовать свои силы.
