проклятиями и принялся бить себя кулаками по голове.
— Я должен, — повторял он упорно, — должен понять это, иначе пропаду.
Снова начинал он читать и снова вскакивал.
— Нет, все напрасно. Башка лопнет — и то не пойму. Он отправился в ванную и, отвернув кран с холодной водой, подставил голову под освежающую струю. Простоял так несколько минут, все время думая:
«Поможет или не поможет?..»
Не помогло. Всю ночь он провел над бумагами, и единственным результатом его стараний была сильная головная боль. У него сложилось некоторое представление о коборовском хозяйстве, но лишь самое поверхностное, и этого было мало не только для ведения дел, но даже для разговора с Куницким.
«Как быть?»
Никодим думал долго и решил без боя не сдаваться.
«Протянуть подольше, а там, может быть, придет откуда-нибудь спасение».
Был уже девятый час, когда Куницкий, зайдя к Дызме, застал его за письменным столом, заваленным книгами и бумагами.
— Дорогой пан Никодим, — закричал он с притворным возмущением, — что вы делаете! Да ведь вы совсем не спали! Трудолюбие трудолюбием, а здоровье прежде всего.
— Ничего со мной не будет, — буркнул Дызма. — Раз уж начал, доведу до конца.
— Ишь упрямец… Ну и как?
— Да никак.
— Не правда ли, дорогой пан Никодим, дела в образцовом порядке? Ясно, систематично, кратко…
— Действительно, все в образцовом порядке, — выдавил он из себя…
— Что? Правда? Я сам все делаю. Я знаю каждое колесико в этом механизме как свои пять пальцев, вот почему у меня полная уверенность, что никто из служащих меня не надует. Ну, а теперь все-таки оставьте работу. Сейчас подадут завтрак. У вас достаточно времени, сегодня мы с вами никуда не поедем. На бумажной фабрике у меня заседание строительной комиссии, потом я еду осмотреть лес в Котилувке.
Когда они вошли в столовую, дамы их уже ожидали.
— Какой вы бледный!.. — заметила пани Нина.
— Голова немного болит.
— Вы только вообразите, — затараторил Куницкий, — пан Никодим глаз не сомкнул. Всю ночь напролет просидел над книгами.
— Может быть, примете порошок от головной боли? — спросила Нина.
— Стоит ли…
Примите, вам легче будет.
Она велела лакею принести коробку с порошками, и Дызме пришлось проглотить лекарство.
— Знаете, Нина, — проговорила Кася, — пан Дызма будет учить меня играть на бильярде.
— А вы хорошо играете?
— Средне, — ответил Никодим. — Когда-то играл хорошо.
— Может, начнем сразу после завтрака? — предложила Кася.
— Я буду на вас смотреть, — добавила Нина.
— Хо-хо, — засмеялся Куницкий, — боюсь, как бы вы не захотели навсегда отнять у меня пана Никодима.
— Муж вас ревнует, — улыбнулась Нина. И Дызме показалось, что она смотрит на него с симпатией.
«Она, должно быть, очень добрая», — подумал он.
Сразу после завтрака, попрощавшись, Куницкий засеменил к поджидавшему его автомобилю.
Кася велела приготовить бильярд, и все трое перешли в бильярдную.
Урок начался с того, что Дызма показал, как надо держать кий. Затем он объяснил, как следует бить по шару.
Кася быстро все усвоила: у нее были точная рука и верный глаз. Дызма заявил:
— Вы будете хорошо играть, надо только практиковаться.
— Значит, Кася — понятливая ученица? — спросила Нина.
— Для первого раза — прекрасно.
— А что труднее всего в бильярде? — спросила Кася.
— Карамболь.
— Покажите, пожалуйста.
Дызма расставил шары.
— Смотрите, — сказал он, — теперь я так ударю свой шар, что он ударится о два других.
— Но ведь это невозможно: они стоят не на одной линии.
— Именно, — улыбнулся Никодим, довольный произведенным эффектом. — Весь секрет карамболя заключается в том, что мой шар, ударяясь в разных местах о борт, будет менять направление. Вот карамболь.
Он слегка ударил по шару, и карамболь, к изумлению дам, удался на славу.
— Это же геометрия, — удивилась Нина.
— Я до такой ловкости не дойду, — заметила Кася.
— Может, и вы попробуете? — обратился Дызма к Нине.
— О, у меня ничего не выйдет, — ответила та, но все же взяла кий.
Она не знала, как положить левую руку, чтобы сделать из нее подпорку, и Дызма стал объяснять. Прикоснувшись к ее руке, он обнаружил, что кожа у Нины гладкая и нежная. Ему пришло на ум, что эти руки, наверно, никакой работы не делали…
«Что за счастье, — подумал он, — быть такой богатой: только пальцем шевельни — всё за тебя сделают…»
— Ну, что же, пан Дызма, — заговорила Нина, — видно, вы не хотите учить меня?
— Прошу прощения. Я так просто… задумался.
— Интересно, над чем?
— Да так… коснулся вашей руки и подумал: такие нежные руки не знают работы.
Нина покраснела.
— Вы правы. Мне давно стыдно. Не хватает силы воли, чтобы взяться за какую-нибудь работу. А может, потому бездельничаю, что обстоятельства так складываются.
— Конечно, зачем работать, когда у человека столько денег, — без всякой задней мысли сказал Дызма.
Нина закусила губу и опустила глаза.
— Вы строгий судья, но, признаюсь, я заслужила…
Значения ее слов Дызма так и не понял и принялся лихорадочно соображать, в чем дело.
— Пан Дызма — сама откровенность. Все, что думает, он говорит прямо в глаза, — заявила Кася.
— Редкое достоинство, — отозвалась Нина.
— Признаться, это не всегда приятно для окружающих.
— Зато полезно. Мне в сто раз приятней голая правда, чем фальшивые комплименты…
— По-моему, комплименты и пан Дызма — понятия несовместимые. Скажите, — обратилась к Никодиму Кася, — говорили вы когда-нибудь дамам комплименты?
— Конечно. Если я вижу красивую женщину, я могу ей что-нибудь такое сказать.
— И только? Ну, а мне, например, что бы вы сказали?
— Вам?.. Гм… — Дызма в раздумье почесал массивный подбородок.
Кася расхохоталась.
— Видишь, Нина, с каким трудом пану Дызме даются комплименты. Прошу вас, скажите что-нибудь обо мне. Если не можете с похвалой отозваться о целом, найдите частность…
На ее смуглых, подернутых легким пушком щеках выступил румянец, и Никодим подумал, что Кася
