всяком случае, он заодно с дворником: она сама видела, как тот впустил его и они тихо о чем-то сговаривались друг с другом.
Государственный хлебный банк!
Может быть, втерся туда посыльным? Зачем же он тогда пришел ночью?
Сердце тревожно билось.
Она перешла на другую сторону улицы, стала ждать.
Может быть, послышатся тревожные звонки, может быть из-за угла покажется полиция? Тогда она будет знать, что делать: она позвонит и предупредит дворника… Правда, Никодим забыл ее, обманул, не вернулся, но, может быть, еще вернется. Видно, дела у него неплохи — носит шубу… Тот раз он проехал на шикарной машине… Когда он жил у них на Луцкой, ей даже не снилось, что Дызма — такой бедовый парень…
Рассвет уже пробился сквозь низкие, тяжелые тучи, когда она решила уйти. Ей стало холодно. У себя дома, на Луцкой, она обнаружила, что ворота уже открыты, — двадцать грошей экономии.
Утром Манька отправилась на Вспульную. С беспокойством готовилась она к тому, что увидит вокруг банка кордон полиции. Никодим уже арестован; впрочем, может, и скрылся.
Манька вздохнула с облегчением. Вращающаяся дверь не замирала ни на минуту. Входили и выходили посетители, подъезжали автомобили.
Должно быть, подкоп или пролом стены… Рассчитано на несколько дней…
Наконец-то она разыскала его! Теперь он уже не убежит от нее! Манька была уверена, что днем она его тут не увидит, что Никодим явится вечером. Она станет караулить его, встретится лицом к лицу.
И Манька пришла вечером.
Десять, одиннадцать… Манька, нервничая, ходила взад и вперед по противоположной стороне улицы. Падали Пушистые хлопья снега. Если стать под самым фонарем и глядеть вверх, они кажутся черными. Дважды с ней заговаривали прохожие. Один молодой человек был, наверно, при деньгах, но она только мотнула головой.
Беспокойство овладело ею: может быть, он сегодня не придет?
Все-таки она будет ждать! Будет!.. Мужчины всегда таковы: с глаз долой — из сердца вон. Рыжий Владек тоже в конце концов вернулся к Зосе…
И Манька терпеливо ждала, поглядывая то на Маршалковскую, то в противоположную сторону. Внезапно грохот открывшихся ворот привлек ее внимание к банку. Оттуда вышел Никодим с элегантной дамой. Они смеялись.
Манька притаилась за выступом стены. Они перешли улицу. Тротуар был узок, и она могла достать до них рукой, когда они проходили мимо. Совсем рядом послышался голос Дызмы:
— Если хочешь, милая Ниночка, то…
Дальнейшие слова заглушил гудок проезжающего такси. Манька увидела, что он взял даму под руку.
— Вот как!.. — сказала Манька и задумалась. Потом пошла следом.
Ее не удивило, что у нее есть соперница. Разумеется, он не живет без женщины. Испугала, однако, красота этой дамы.
«Он любит ее… Наверняка любит… Но почему, — затеплился у нее огонек надежды, — почему вчера ночью он был в гостинице с другой?..»
Здесь крылась какая-то тайна. Не будь этого, Манька догнала бы их сейчас и крикнула этой женщине прямо в лицо, что у нее давнее право на Никодима, что она любит его.
«Он вернется ко мне, вернется. Скажу ему, что глаза выплакала, что у каждой из нас есть свой дружок, а у меня нет, хоть и лучшие парни набивались… Должен вернуться».
Никодим проводил Нину до дому и повернул обратно. По дороге он все думал о том, что Юрчак, известный в Лыскове знаток по женской части, совсем напрасно утверждал будто только брюнетки страстны. Вдруг его кто-то окликнул.
Никодим обернулся. Перед ним стояла Манька.
— Никодим, — тихо шепнула она.
— Ах, это ты? — буркнул Дызма, не скрывая неудовольствия.
— Ты не забыл меня?
— Чего тебе надо?
Манька смотрела на него широко раскрытыми глазами. Не знала, что и сказать.
— Ну? Чего надо? — спросил Дызма уже с нотой раздражеиия в голосе.
— Вот как ты меня встречаешь! Чего я тебе сделала плохого, Никодим?
— Ни плохого, ни хорошего! Не морочь мне голову. Чего тебе надо?
Манька молчала.
— Говори, черт возьми! Манька продолжала молчать.
Дызма выругался и хотел было уйти, но она схватила его за рукав.
— Пусти!
— Не пущу. Ты должен выслушать меня.
— Ну так говори, черт побери, в чем дело?
— Видишь, Никодим, ты, наверно, не знаешь, как я тосковала по тебе, у меня нет даже любовника. Я все жду тебя… Я искала тебя, все думала — вернешься, думала — не забыл меня…
Никодим пожал плечами.
— Чего мне было помнить, забывать?
— Ты говорил — вернешься.
— Не венчался я с тобой. Мало ли что говорил.
— Знаешь… я тебя люблю.
Дызма расхохотался.
— Велика честь! Ты каждую ночь кого-нибудь любишь.
— Ты меня этим не попрекай! Разве я ради удовольствия такой стала? Голод принудил. Думаешь, не противно?
— Ладно, ладно, только не ври.
— Правду говорю. Никто мне не позавидует. Собачья жизнь!
— Ну, а мне-то какое дело?
— Вернись ко мне!
— Незачем.
— Будешь жить у нас даром. Заплачу за тебя, Дызма прыснул со смеху.
Манька поглядела на него с беспокойством.
— Чего смеешься?
— Смеюсь, потому что ты дура. Выкинь эту блажь из головы.
— Почему ты так говоришь? Разве я тебе больше не нравлюсь?
— Отвяжись ты, Манька, подобру-поздорову.
— Тогда говорил, что вернешься.
— Плевать мне на то, что говорил! Понимаешь? Теперь я женюсь, и всякой шлюхе не позволю себе голову морочить. Не такие у меня теперь женщины.
— Хочешь жениться на той, с которой я тебя только что видела?
— На той или не на той — не суй нос не в свое дело.
— Знаю, что на той. — В Манькином голосе зазвучала ненависть.
— Тебе-то что до этого?
— То, что я тебя люблю! — крикнула вне себя Манька.
— Тихо, чего орешь! Любишь — ну и люби себе на здоровье; чихать мне на это! Отвяжись, мне некогда.
Она снова схватила его за рукав.
— Подожди еще минуту.
— Ну?
— Пойдем со мной в гостиницу…
