рассказать об этом поподробнее.
Самый трагический по своим последствиям договор, договор о создании оси, был подготовлен в Милане 6 и 7 мая 1939 года. Нет сомнения, что Муссолини принял решение о создании оси, узнав о том, какой необыкновенно горячий прием был оказан Риббентропу жителями Милана, неэмоциональными по своей натуре и со времен средневековых императоров ненавидевшими немцев. Если говорить откровенно, то министры иностранных дел Италии и Германии встретились в этом городе только для того, чтобы рассмотреть ситуацию в целом и обсудить общие проблемы, но агенты Артуро Боккини, организуя им встречу, перестарались. Толпа, которую они собрали, ликовала так бурно, что обе стороны восприняли ее энтузиазм всерьез. Когда Чиано вечером первого дня позвонил своему тестю и сообщил о восторге миланцев, дуче тоже впал в экстаз и велел ему заключить союз с Риббентропом или, вернее, сделать первые шаги в этом направлении.
Этим Муссолини подписал свой смертный приговор, а Чиано на этот раз не высказал своих обычных критических замечаний по поводу Германии в целом и своего коллеги из Берлина в частности. Более того, впервые за всю свою жизнь он был очарован Риббентропом и даже его свитой, не понимая, что предмет его кратковременного восхищения представляет смертельную опасность для его страны.
В Милане стояла весна, но Милан – это не тот город, где настроение определяется временем года, как в Риме или Венеции. Вернувшись в Рим, Чиано был «радостно» встречен Ахиллом Стараче, который точно так же был обманут восторгом многочисленных сторонников партии. Боккини уже понял, что он наделал, но было поздно.
Итак, жребий был брошен – Муссолини решил заключить союз с Германией. Вскоре после этого в Берлине состоялось официальное подписание так называемого Стального пакта. Оно сопровождалось холодной и мрачной торжественностью, которая была характерна для всех церемоний национал- социалистов в эпоху Третьего рейха.
С 21 по 23 мая я сопровождал итальянского министра иностранных дел в столицу Третьего рейха. Погода была прохладной, но толпа, которая в то воскресенье, в одиннадцать часов утра, встречала Чиано, устроила ему очень теплый прием, и он это оценил. Чиано шагал вдоль рядов неизбежного почетного караула, словно экзотический южный павлин, а его немецкий коллега, которого очень задел теплый прием, оказанный итальянцу, пытался изобразить радость и признательность. Днем посланника своего друга принял в канцелярии Адольф Гитлер. Все сияли от радости, но, насколько я помню, разговор ограничился лишь выражениями обоюдного уважения. Единственным интересным моментом было то, что в рамках нового пакта Гитлер гарантировал своему итальянскому союзнику гегемонию в Средиземном море.
Граф Чиано так описал свои впечатления от этой встречи: «Я нашел Адольфа Гитлера в добром здравии. Очень серьезным, менее агрессивным. Он немного постарел. Круги под глазами стали еще больше. Он спит все меньше и меньше».
Тем же самым вечером диктатор дал в Старой канцелярии большой банкет. Он велел мне стоять рядом с супругами Аттолико, пока он будет приветствовать итальянских гостей, так что я имел возможность рассмотреть его поближе. Я помню, что его жесты и манеры, в особенности его щедрая раздача поцелуев руки женщинам, были очень похожи на поведение главного регистратора в отеле «Захер» в Вене. Взгляд Гитлера постоянно обращался к элегантной даме, стоявшей рядом с ним, чьи безупречные манеры и очарование резко контрастировали с бесполезными попытками немецких женщин превзойти ее.
Этот контраст стал еще более заметным за длинным обеденным столом. Очаровательная донна Элеонора сидела справа от хозяина, а фрау фон Риббентроп – слева. Гитлер все время смотрел направо и болтал с донной Элеонорой, беспрестанно улыбавшейся ему. К фрау фон Риббентроп он почти не обращался, поскольку она сидела с ледяным выражением на застывшем лице, словно на похоронах какого- нибудь официального лица. Напротив них сидел почетный гость, который с гораздо большим удовольствием поместился бы между двумя из немногих молодых женщин, которых пригласили на обед. К величайшему огорчению Чиано, его усадили между фрау Геринг и фрау Геббельс, которые не знали итальянского языка и которых сильно раздражала ярко выраженная сексуальность их соседа по столу.
Обеды Гитлера даже отдаленно не напоминали те лукулловы пиршества, к которым привыкло римское общество. Меню состояло из закусок, бульона, камбалы, седла барашка, десерта и сыра – дав такой обед, любой современный владелец рурского завода умер бы от стыда.
Пробегая глазами лист приглашенных, я подумал, что было бы хорошо – и это стало бы сенсацией – написать рассказ о днях славы и последующего падения тех, кто присутствовал на этих банкетах, которые газетчики называли «судьбоносными». В этом рассказе царила бы зловещая атмосфера тех шекспировских трагедий, в которых большинство персонажей обречено на гибель. Гитлер, Геббельс, Борман, Ширах, Риббентроп, Канарис, Шпеер, Тодт, Гиммлер, Вайцзеккер, Геринг, Макензен, Лей… Все они гордились в тот день вновь обретенной союзницей и были уверены, что станут господами Европы. И когда звенели бокалы, поднимаемые в честь короля-императора в далеком Риме, разве кто-нибудь мог подумать, что один из главных действующих лиц через шесть лет покончит с собой в бункере канцелярии, а другой, позорно привязанный к стулу, будет убит выстрелом в спину по приказу своего тестя? У фрау Лей, Геббельс, Боулер и фон Браун-Штум, урожденной графини Антинори, не возникло и мысли, что все они обречены. Они весело улыбались и болтали, не зная, что через несколько лет умрут по своему собственному желанию.
Официальная программа визита, лежащая сейчас передо мной, намечала на следующее утро такие мероприятия:
«10.55. Прибытие Е. П. [его превосходительства] королевского итальянского министра иностранных дел в Новую рейхсканцелярию. Посол Киевиц будет ждать Е. П. королевского итальянского министра иностранных дел и Е. П. королевского итальянского посла в Берлине у входа в Новую рейхсканцелярию и отведет их в Мраморную галерею, где они будут встречены доктором Майснером, статс-секретарем Президентской канцелярии, а также обергруппенфюрером СА Брюкнером.
10.58. Рейхсминистр иностранных дел будет ждать Е. П. королевского итальянского министра иностранных дел и Е. П. королевского итальянского посла в Берлине в Большом приемном зале Новой рейхсканцелярии.
11.00. Официальное подписание немецко-итальянского пакта о дружбе и союзе Е. П. королевским итальянским министром иностранных дел и рейхсминистром иностранных дел. После подписания пакта Е. П. королевский итальянский министр иностранных дел и рейхсминистр иностранных дел объявят об официальном заключении пакта о дружбе и союзе между Германией и Италией.
11.30. Фюрер примет Е. П. королевского итальянского министра иностранных дел и Е. П. королевского итальянского посла в Берлине в своем кабинете в присутствии рейхсминистра иностранных дел».
Они торжественно пожали друг другу руки, выражая взглядом взаимную преданность. Я помню, как, переводя слова фюрера, который, как хорошо было видно, был растроган, я старался избегать взгляда Галеаццо Чиано. Я слишком хорошо знал, как он на самом деле относится к вновь обретенному союзнику, и боялся выдать себя.
Люди, выковавшие Стальной пакт, миновали затем с серьезным видом отдающие эхом залы канцелярии и вышли на террасу, где их встретила ликующими криками толпа. Граф Чиано вел себя так, словно он только что вошел в Берлин победителем. Единственным человеком, который выглядел подавленно, был Геринг, который, в отличие от глубоко презираемого им рейхсминистра иностранных дел, не получил звания «кузена короля-императора Италии» – этой чести удостаивались только те, кому вручали высший итальянский орден «Ожерелье Святой Девы».
В то утро он принял возбужденного посетителя, который ничего ему не принес, но принялся громко доказывать, что идея о создании союза принадлежит одному ему. Геринг так возбудился от своих слов, что, воспользовавшись перерывом в разговоре, отвел меня в сторону и во второй раз рассказал мне всю эту историю. Поскольку я живу в Риме и хорошо знаю, как раздаются итальянские ордена, мои связи, намекнул он, могут оказаться очень полезными.
Я только улыбнулся в ответ. У него уже и так было много орденов и знаков отличия, и все они красовались на его мощной груди, но, посмотрев на это великолепие, я почему-то почувствовал к нему жалость. Я посоветовал Герингу обратиться к послу фон Макензену – это был как раз тот человек, который смог бы ему помочь. Он так и сделал, и граф Чиано перед отъездом заверил Геринга, что в следующий раз он обязательно станет «кузеном короля-императора».
В тот же самый вечер Риббентропы дали прием в шатрах в своей резиденции на Ленцеаллее, в Далеме.
