обращаться с тобой как со взрослой девушкой, которая может встречаться с мужчиной, а ты еще слишком мала для этого...»
Все говорили об этом и быстро становились участниками событий. Но во Франции, если девочка по секрету скажет подружкам, а потом своим родителям: «Ты знаешь, мой учитель пристает ко мне...» — семья тут же подает жалобу, и пошла крутиться юридическая машина. В Канаде было совсем не так, потому что сказано было публично... Во Франции преподаватель вынужден был бы менять работу. А на самом деле это девочка должна менять школу: «Видишь, какая ты привлекательная, как ты нравишься...»
Габриэль Рюссье была слишком быстро забыта. Реакция, вызванная смертью преподавательницы, обвиненной в совращении малолетнего, должна была бы вызвать к жизни какие-то изменения, чтобы подобное проявление родительской власти не повторилось во Франции при поддержке юридической машины. Эта «жертва, этот приговор подлинной любви» могли бы ясно показать, что закон можно повернуть как угодно, что он порочен, плохо составлен и плохо истолкован, если служит злой воле взрослых... Родители были воинствующие коммунисты. Они исповедовали братство. Они оказались во власти одной идеи: преследовать за совращение малолетнего ту, которая любила их сына и была любима им. Мальчик был развит не по годам. Он подтвердил, что любил эту женщину, у которой не было мужчины, когда они встретились и понравились друг другу. Это не совращение, а особый случай очень ранней любви. Они строили планы, собирались жить вместе, как настоящие супруги. В этом нет никакого кровосмешения, почему это запрещено? Потому что она учительница? Потому что ему меньше восемнадцати? Но он был физически зрелым мужчиной...
Потому что это не происходит публично... Все принимает альковный оттенок. Разговаривают с учителем наедине, когда уроки закончены.
Почему преподаватель не скажет таким ученикам перед всем классом: «Это очень интересно, то, что ты мне сказал. Мы поговорим об этом на следующем Уроке»? В Квебеке весь класс призвали участвовать в разговоре с учителем.
Очень редко встречаются преподаватели с лесбийскими и педерастическими наклонностями. Слухи, однако, возникают быстро.
Но какое это имеет отношение к искренней любви к ученику и ученице, которые уже являются взрослыми мужчиной и женщиной и которые занимаются своим развитием? Нельзя применять один и тот же закон к педофилии и к большой любви. Взрослому кажется, что в этот момент подростки только и думают, что о заднице. Вероятно, именно это убеждение труднее всего будет преодолеть в сознании среднего человека.
Это понятие — свидетельство ретроградного образа мыслей, которое несет в себе недоверие к человеческому существу, взрослому или ребенку, недоверие в отношениях с другими людьми. Образ мыслей, в котором укоренились страх, предрассудки, нетерпимость и недоверие. Вопросы возрастных регламентации должны были бы лежать вне зоны действия закона. В его ведении должны были бы остаться инцест, сексуальные отношения между близкими родственниками, братьями, сестрами, родителями, дядями, тетями, но в отношениях между взрослыми и детьми запрета быть не должно. В наше же время отношения «взрослые — дети» всегда на подозрении у общества.
Я привела в пример Квебек как образец отношений между учителями и учениками. Что касается семейных отношений, картина мрачная. Власти приходят в ужас от цифр, приведенных в исследованиях: число детей, изнасилованных морально или физически своими родителями, растет. В 8 семьях из 10 имеет место кровосмешение или сексуальное насилие.
Разумеется, это преувеличено, но квебекские власти считают именно так, потому что сюда же входит и близкая дружба, сексуальная привязанность братьев к сестрам и изнасилование отцом или матерью. Началась борьба мнений. Правосудие усматривает сексуальные притязания в каждом интимном жесте. Взрослые говорят, что это не так, дети—что именно так и есть. Министр Квебека по социальным вопросам развернул информационную кампанию в национальном масштабе. Я видела воспитательные фильмы, предназначенные для детей восьми лет, чтобы те могли защитить себя от попыток сексуальных посягательств на улице, в автобусе, в школе; на все случаи жизни. Власти думали, что предупреждения достаточно, чтобы уберечь детей от посягательств. Но в восемь лет уже поздно. Канадская концепция скетчей и диалогов вызывает смех во Франции. Но в Канаде она в ходу. Несмотря ни на что, мне было очень интересно следить за реакцией самих юных зрителей, когда их просили комментировать фильм. Все сценки демонстрируют взрослых, которые чувствуют себя настолько виноватыми в том, что представляют, что играют неестественно, как одержимые, или с ужасной словесной агрессией, направленной на ребенка.
Например, в автобусе маленькая девочка играет в карманную электронную игру. Пассажир обнимает ее за талию, девочка сжимается в комок, и на какой-то момент он прижимается к ней... Специалиста интересует реакция маленькой зрительницы. «Ну, ей это не нравится...» — «Но она говорит ему „да' или это означает „нет'?..» — «Это означает „нет'...»
Видно, как мужчина вытягивает шею, оглядывается, не наблюдает ли кто за ним. Потом девочка краснеет и говорит: «Нет, мсье, нет!» — и господин (эту роль играл преподаватель) убирает руку, сильно раздосадованный, смотрит на часы и выходит на следующей остановке. Девочка говорит: «Ой, как я испугалась, когда сказала ему „нет', мсье». — «Я поздравляю тебя, ты сделала то, что следовало». А если бы этот господин любезно обратился к девочке и сказал: «Надо же, какая интересная у тебя игра, покажи мне, расскажи, как в нее играть!» — малышка бы согласилась. Она ведь пошла бы с ним в ближайшее кафе поиграть там в электронную игру.
В другой сценке преподаватель физкультуры дает бесплатный урок бейсбола одному мальчику; его мама не хочет оплачивать эти уроки; преподаватель ему говорит: «Слушай, мама не хочет платить, но ты такой способный, я буду тренировать тебя бесплатно. Вот как ты должен атаковать». И, показывая мальчику, как это делается, он сжимает ему ягодицы. Мальчишка морщится: «Ой, нет. Мне не нравится, как вы сделали!» — «Что ж, хорошо, ты хочешь научиться? Я делаю так, потому что хочу показать: не нужно напрягаться, ты должен расслабиться, как я тебе показал, вот, посмотри, когда ты напряжен, видишь, как плохо получается, как будто я сжимаю тебе ягодицы...» Мальчик кое-как мирится с этим, но потом на экране появляется лицо преподавателя, искаженное от сексуального напряжения. Ученик прекрасно проводит атаку, но учитель снова сжимает ему ягодицы. Ребенок протестует: «Почему вы снова так делаете? Я же хорошо ударил!» Преподаватель: «Так ты это мне... я тут занимаюсь с тобой, а ты еще недоволен, я не возьму тебя к себе в команду, тем хуже для тебя». Ребенок расстроен, разочарован, идет домой, и мать говорит ему: «Послушай, у тебя что-то не ладится сегодня, что случилось?» — «Понимаешь, это из-за учителя...» — «Но ведь ты так любишь бейсбол...» Тогда мальчик говорит: «Да, но учитель издевается надо мной...» — «Вот как... Что же он делает?» — «Ну, он хотел позаниматься со мной, был такой любезный, а потом стал хватать меня за ягодицы!» — «Что ты сделал?» — «Я сказал ему, что мне это не нравится». — «Ты правильно поступил, молодец». — «Ах вот как, я правильно поступил! Зато, знаешь, он теперь недоволен и сказал, что не возьмет меня в команду, потому что я дурак...» Мать спрашивает: «Хочешь, я поговорю с ним?» — «Да, мама, очень хочу». Мать вместе с ребенком идет разговаривать с преподавателем: «У вас тут что-то произошло, не так ли, мсье? И вы прекрасно знаете что...» Господин смущен и растерян. «Так вот, я его мать; мой сын достаточно умен, и он все понял, так что нет нужды начинать сначала». Дальше мы видим, как этот учитель просит директора перевести его в другую школу.
