— Что с ней случилось?
Под ночным небом на безжизненной вершине холма, освещенный звездами, сдвоенным отблеском в глазах Сиройла Вейлвуда и огнем Оркреста, Кавинант стоял, оперевшись на Баннора, как искалеченный свидетель против самого себя, и описывал, запинаясь, то, что случилось с Высоким Лордом Еленой. Он не упомянул о ее взгляде, ее расточительном увлечении, но рассказал все остальное — свою сделку, конец Амока, вызов Кевина Расточителя Страны, одинокое противоборство Елены. Когда он закончил, ответом ему было ошеломленное молчание, которое обвинением звенело у него в ушах.
— Я виноват, — сказал он в тишину. Заставляя себя пить горькие отбросы собственной никчемности, он добавил:
— Но я люблю ее. Я бы спас ее, если бы мог. — Любишь ее? — пробормотал Трой. — Ты один? — Его голос был слишком бессвязен, чтобы в полной мере выразить его страдание.
Лорд Морэм закрыл глаза и склонил голову.
Кеан, Аморин и Каллендрилл опирались друг на друга, будто не могли перенести услышанное по отдельности.
Еще одно сотрясение в Расколотой Скале всколыхнуло воздух. Голова Морэма от этого дернулась, и он повернулся к Кавинанту со слезами, бегущими по щекам:
— Это то, о чем я и говорил, — с болью выдохнул он. — Безумие — не единственная опасность, таящаяся в наших снах. Лицо Кавинанта от этого снова исказилось. Но он не произнес больше ни слова. Отрицание того, что он ответственен, не было принято им.
Однако Баннор заметил нечто иное в тоне Лорда. Он подошел к Морэму как бы для того, чтобы исправить несправедливость. Подойдя, он достал из своего тюка скульптуру Кавинанта, сделанную из кости.
Он протянул ее Морэму и сказал:
— Высокий Лорд подарила ему это.
Лорд Морэм осторожно взял костяную скульптуру, и его глаза неожиданно понимающе засветились. Он понял узы, связывающие Елену и ранихинов, и понял, что означал этот дар Кавинанту. Слезы умиления увлажнили его лицо. Но это почти моментально прошло, к нему вернулось самообладание. Его изогнувшиеся губы приняли свою обычную форму. Повернувшись обратно к Кавинанту, он мягко сказал:
— Это драгоценный подарок.
Неожиданная поддержка Баннора и примирительный жест Морэма тронули Кавинанта. Но у него не было сил уделять внимание кому-либо из них.
Его взгляд замер на Хайле Трое. Вомарк безглазо морщился от повторяющихся порывов осознания, и внутри у него бушевала буря. Он пытался мысленно увидеть Елену, вспомнить ее, почувствовать ее красоту, смаковал всю силу своего видения, которому научила его она. Он пытался представить себе ее бесполезный одинокий конец. — Потеряна? — он тяжело дышал, и его ярость нарастала. — Потеряна? Одна?
Вдруг он взорвался. С яростным воем он набросился на Кавинанта: И это ты называешь любовью?! Прокаженный! Неверящий! — он выплевывал слова, как будто это были самые страшные проклятия, какие он знал. — Да для тебя это всего лишь игра! Забава для ума! Извинения? Да ведь ты прокаженный! Морально прокаженный! Ты слишком эгоистичен, чтобы любить кого-нибудь, кроме себя самого. Твоей силы хватит на что угодно. А ты не хочешь применить ее. Ты просто повернулся к ней спиной, в то время как она нуждалась в тебе. Ты — презираю тебя — прокаженный! Прокаженный! — Он выкрикивал это с такой силой, что мускулы его шеи напрягались. Вены на висках выступили и пульсировали, как будто были готовы лопнуть от напряжения.
Кавинант чувствовал справедливость обвинений. Его сделка подвергала его таким обвинениям, и Трой уязвил его в самое больное место, как будто какая-то пророческая интуиция направляла его слепоту. Правая рука Кавинанта делала судорожные движения, тщетно пытаясь защититься. Левая же была прижата к груди, как бы делая попытку локализовать стыд в одном месте. Когда Трой остановился и глубоко вдохнул, собирая силы для следующего обвинения, Кавинант слабо произнес:
— Неверие не имеет к этому никакого отношения. Она была моей дочерью.
— Что?
— Моей дочерью. — Кавинант произнес это как обвинительный акт. — Я изнасиловал ребенка Трелл. Елена была его внучкой.
— Твоя дочь?.. — Трой был слишком ошеломлен, чтобы кричать. Его сотрясало от сопричастности к этому как от видения ужасного порока. Он застонал, будто преступления Кавинанта были столь многочисленны, что он не мог одновременно охватить их все умом.
Морэм заговорил с ним осторожно:
— Мой друг, это тоже то, что я утаил от тебя. Моя скрытность причинила тебе непреднамеренную боль. Пожалуйста, прости меня. Совет опасался, что если ты узнаешь это, ты можешь возненавидеть Неверящего.
— Это уж верно, будь я проклят, — тяжело вздохнул Трой. — Это уж верно.
Неожиданно скопившаяся в нем ярость вылилась в действие. Движимый лишь инстинктом, он быстро подался вперед и выхватил посох Лорда Морэма. Он крутанул им в воздухе, чтобы усилить удар, и обрушил на голову Кавинанта.
Нападение оказалось неожиданным даже для Баннора. Но он пригнулся, прыгнул за спину Троя и слегка ударил его по руке с силой, достаточной для того, чтобы удар не попал в цель. В результате лишь основание посоха слегка задело лоб Кавинанта. Но и этого оказалось достаточно, чтобы он опрокинулся на спину и покатился вниз по холму.
Он приостановил падение и встал на ноги. Затем поднял руку к голове и обнаружил, что из раны посреди лба обильно течет кровь.
Он мог чувствовать, как из опустошенной земли в него просачиваются старая ненависть и злоба. Кровь стекала по его щекам как нестертый плевок.
В следующее мгновение Морэм и Кеан настигли Троя. Морэм вырвал у него посох, Кеан сцепил его руки.
— Дурак! — проскрежетал Лорд. — Ты забыл о клятве Мира. А верность ей обязательна!
Трой боролся с Кеаном. Его лицо отражало ярость и боль.
— Я не давал никакой клятвы! Отпустите меня!
— Ты — вомарк, — сказал Морэм угрожающе. — Клятва Мира связывает и тебя. Но если ты не можешь воздержаться от убийства по этой причине, то воздержись хотя бы потому, что армия Презирающего уничтожена. Душераздиратель висит мертвым на Виселичной Плеши.
— И это ты называешь победой? Нас уничтожили! Что же хорошего в победе, доставшейся такой ценой? — Ярость Троя нарастала как плач. — Было бы лучше, если бы мы проиграли! Тогда бы не было такого опустошения! — От ярости он глотал воздух, будто его охватило удушье от предательства Кавинанта.
Но Лорд Морэм оставался спокойным. Он схватил Троя за нагрудник и тряс его.
— Тогда тем более воздержись, потому что Высокий Лорд не мертва.
— Нет? — выдохнул Трой. — Не мертва?
— Битва слышна даже здесь. Разве ты не узнаешь эти звуки? Из того, что нам слышно, понятно, что сейчас она борется против мертвого Кевина. Посох защищает ее и потому не имеет сейчас той силы, которая ему присуща. Но доказательство ее стойкости есть и здесь, в самом Неверящем. Она призвала его, и если она умрет, он покинет Страну. Так уже было, когда пещерник Друл Камневый Червь впервые вызвал его.
— Она все еще сражается? — ухватился за мысль Трой. Он, казалось, воспринял это как решающее доказательство предательства Кавинанта. Но затем он повернулся к Морэму и воскликнул:
— Мы должны помочь ей!
В ответ на это Морэм вздрогнул. Лицо его исказила гримаса боли. Сдавленным голосом он спросил:
— Как?
— Как?! — вскипел Трой. — Не спрашивай меня — как. Ты — Лорд. Мы должны помочь ей.
Лорд выпрямился и, сжав посох, оперся на него.
— Нас отделяет пятьдесят лиг от Расколотой Скалы. Ночь и день пройдут прежде, чем любой ранихин
