она применила все, на что было способно её детское воображение. Как последнее средство, она сказала ему, что не будет его больше любить, если он умрёт. А он ей ответил: «А ты и так меня не любишь. И никогда не любила». И словно в доказательство умер у неё на глазах, преподав жестокий урок тьмы, которая в тот день пустила корни в её сердце и навсегда отравила жизнь.
Тьма. Мрак. И свет, луны ущербной. И неумолчный надрывный вой сирен. И окутанная тенями лестница, ведущая наверх.
Ступени были широкими и довольно высокими. Истерзанное физическими и душевными страданиями тело Линден не было готово к такому подъёму, а её полузапертое сознание не делало никаких попыток противиться настойчивости волочившего её за собой Кайла. Ковенант ушёл. Из всех остальных компаньонов только Красавчик подавал признаки усталости. Он уже запыхался, воздух со свистом вырывался из его искалеченной груди, и шаги становились все тяжелее. За всю жизнь у Линден не было лучшего друга, чем он. А точнее, у неё никогда не было друзей — Красавчик стал единственным.
Когда они вышли из темноты на пространство, ярко освещённое лунным светом, она непроизвольно остановилась. Кайл резко дёрнул её за руку, и тут же раздался окрик.
— Нас видно! — простонала леди Алиф. — О, простите! Я не подумала об этом! С той минуты, как я решила отомстить Касрейну за мои унижения, у меня всё идёт наперекосяк. Нас быстро обнаружат!
— Друг Великанов Ковенант отомстит и за тебя, — проворчала Первая, глядя назад, где на фоне светлых стен и песка уже замаячили расплывчатые тёмные фигуры хастинов, сбегавшихся на сигнал тревоги. Рука Великанши скользила к рукоятке нового меча и стиснула её. — Об остальном тоже можешь не волноваться. Мы свободны, и путь открыт. Даже если мы погибнем, твоей вины в том не будет.
Мелькнув в свете луны, она устремилась к перемычке, которая соединяла ограду дворца со стеной, окружавшей Бхратхайрайнию. Остальные ринулись за ней.
За их спинами грохотали ножищами несколько десятков стражей, улюлюкавших и швырявших в убегающих свои тяжёлые копья. Но Касрейн, создавая их, больше заботился о силе и мощности, нежели о скорости и ловкости, а потому они вскоре начали отставать. За это время ребёнок в Линден изменился, подрос и вступил в новую стадию жизни, после смерти отца. Со свойственной юности способностью быстро восстанавливаться она ухитрялась вести себя так, словно не испытала некогда тяжёлую психическую травму. Но её хрупкую самозащиту постоянно разъедали бесконечные упрёки и жалобы матери — так прилив подтачивает самые мощные скалы. Линден старалась не поддаваться, но боль незаслуженной обиды скапливалась внутри, закладывая фундамент её будущей ненависти и стремления жить вопреки всем и вся. Даже решение посвятить жизнь медицине и бороться со смертью было принято скорее из чувства самоотрицания, нежели самоутверждения.
Ковенант ушёл. Все её органы чувств функционировали нормально, но пока ещё она не осознавала, что медленно возвращается к себе самой из той пучины мрака, в которой потонула, пытаясь вытащить его. Поиск уже почти достиг стены, огораживающей восточный дворик с фонтаном. Но вдруг, словно приливная волна, навстречу им по стене хлынул поток хастинов.
Первая по инерции пробежала несколько шагов, но потом, как бы ни близка была её цель — ворота в Бхратхайрайнию, остановилась, и члены Поиска перегруппировались, приготовившись к сражению.
Стражи медленно приближались. Они угрюмо молчали, и тишину нарушал лишь топот тяжёлых ног. Они были созданы Касрейном лишёнными собственной воли, и двигало ими отнюдь не личное стремление к победе. Край Песчаной Стены, на котором они находились, шёл вровень с первым ярусом, но над ним возвышались ещё три, увенчанные, как короной, Башней кемпера. Донжон, загораживая полнеба, нависал гигантским монолитом, символом неотвратимости фатума. Укрыться от его гнетущего присутствия было невозможно. Это был созданный Касрейном памятник собственному бессмертию и величию.
Но тут сквозь камень стены Линден пронзила вибрация, свойственная только дикой магии. И это вызвало явление картин, связанных с болезнью её матери. Вой сирен смешался с ужасными стонами умирающей.
Кир ровным голосом попросил Мечтателя отпустить его, чтобы Великан смог освободить руки для боя. Получив одобрительный кивок Первой, Мечтатель бережно поставил раненого харучая на землю и помог ему встать так, чтобы тот мог балансировать на здоровой ноге.
Выстроившись пятиугольником, четыре Великана и Кайл заняли оборонительные позиции вокруг Линден, Кира и леди Алиф.
Линден все видела, но понимала только то, что к ней вдруг повернулись спинами. Врачи тоже отвернулись от её матери. Нет, не от самой болезни, не от меланомы, с которой боролись с неистребимым упорством, хотя и мало заботясь о том поле битвы, на котором развернули сражение: они были невнимательны к старой немощной женщине и глухи к её жалобам, словно не могли уразуметь простого факта, что смерти она боится гораздо меньше, чем боли или приступов удушья. Плевральная полость была заполнена жидкостью, и никакое дренирование не облегчало мук. Она боялась не самой смерти, а того, какой ценой она за неё заплатит, как всю жизнь боялась расплаты за жизнь.
И рядом с ней не было никого, кто стал бы слушать её постоянные жалобы и капризы. Никого, кроме Линден. Пятнадцатилетнего подростка, снедаемого внутренним мраком.
Леди Алиф прижалась к ней спина к спине. Теперь Линден видела лишь лица Кира и Вейна. Лицо отродья демондимов было пустым, как смерть. По вискам Кира струйками стекал пот, свидетельствуя о том, с какой мужественной выдержкой он переносит боль. Ковенант ушёл. В бледном свете луны хастины полностью утратили человеческие черты и стали похожи на стаю свирепых и диких зверей.
Путешественники молчали. В ночи слышен был лишь топот множества ног да отчаянные вопли сирен. И вот стражи одновременно с двух сторон бросились в атаку.
Со стороны могло показаться, что они движутся медленно, почти с ленцой, — возможно, причиной этому было отсутствие конкретных приказов со стороны Касрейна. Если бы они подумали хоть чуть-чуть, то поняли бы, что бросаться на врага, рискуя жизнью, нет вовсе никакой необходимости — его можно было просто забросать копьями. Но они не умели думать. И потому бросились врукопашную.
Меч Первой прочертил в воздухе сверкающую дугу. Вслед за ним, звеня, взлетела цепь Хоннинскрю. Красавчик вырвал копьё у первого же ринувшегося на него хастина, заколол его и стал отбиваться им как стрекалом, используя чудовищную остроту наконечника. Мечтатель просто ломал копья и молотил хастинов обоими кулаками.
Кайл не мог сравниться с Великанами в силе, зато брал ловкостью. Его точно рассчитанные удары всегда попадали в цель, и хастины, ошеломлённые его напором, даже слегка отступили. Он выбивал древки из рук, ослеплял солдат и сталкивал их друг с другом. В результате некоторые стражи, пытаясь достать харучая, нередко били по своим же.
Но хастины все прибывали, вся стена уже кишела ими. Первая была неуязвима. Сверкая мечом, она сеяла вокруг себя смерть и увечья, но с каждым убитым врагом её положение ухудшалось: никакими воинскими искусствами она не могла заставить кровь не течь и не превращать камень под ногами в скользкое болото или убрать трупы хастинов, которые, громоздясь со всех сторон, сковывали её манёвренность. Цепь Хоннинскрю запуталась в копьях, и, чтобы её рывком освободить, Великан принуждён был отступить. Красавчик удерживал свои позиции, но убил лишь нескольких врагов, а остальные наседали с ещё большей яростью. Ни Мечтатель, ни Кайл также были не в состоянии полностью сдерживать натиска озверевших хастинов, которые пытались пробиться между ними, чтобы зайти с тыла.
Башня кемпера мрачно нависала над полем битвы, словно Касрейн лично наблюдал за сражением и потихоньку сжимал Поиск в удушающем объятии ненависти. И вдруг вся она засветилась изнутри белым пламенем дикой магии. Однако на хастинов это не произвело ровно никакого впечатления. Сирены завыли ещё пронзительнее, словно стая голодных вурдалаков.
И тут один из стражей прорвал оборону.
Он нёсся прямо на Линден, угрожая проткнуть её копьём. Она не пошевельнулась. Она была поймана в ловушку своим извечным комплексом вины, неустанно твердящим, что любой нанесённый ей удар спровоцировала она сама и единственное чего она заслуживает, — это смерти, как бы ни пыталась она этого сознательно отрицать.
