виновата и она, родившаяся такой красивой. Не виноваты даже те следователи, которые мордовали её все следствие. Виновато ВРЕМЯ, в котором они оказались!
Когда Наташа определила «Кто виноват?», обида мгновенно прошла, и, встретив Такеши, она вновь жалостливо и нежно провела указательным пальцем по его впалой щеке, по шраму на ней.
— Бедолага, — вздохнула она. — Видно, тебе тоже немало пришлось пережить…
— Господи, Натаса! — не моргая, Такеши продолжал смотреть на свою любимую, и его лицо просто лучилось от счастья. — Натаса, неужели это бы?
— Бы? — удивилась Наташа, но тут же догадалась и весело рассмеялась. — Да, это я, Наташа!.. — она вдруг подхватила его под локоть и увлекла за собой.
Вскоре они оказались за каким-то недоделанным срубом. Смеркалось, все работы закончились, и не было никого вокруг.
— Бы бее такая же красибая! Небероятно, Натаса! — он взял её руку и снова принялся целовать, на этот раз неистово, каждый её пальчик, каждый фаланг.
От прикосновений его губ, все её тело охватило такая дрожь, что у неё начали подкашиваться ноги.
— Ну, что вы, Такеши, не нужно… — она мягко пыталась освободить свою руку, но делала это столь неуверенно, словно давая ему понять, что ей совсем не хочется, чтобы он отпустил её руку. — Какой вы, однако… — её голос дрогнул и снизился до шёпота. — Удивительно, я столько раз пыталась представить нашу первую встречу…
— А я бсегда знал, что убижу бас и буду крепко-крепко целобать баши руки, — в его глазах появилась мокрая бисеринка.
— Да чего же ты плачешь, милый мой японец, — её рука вдруг обняла его, — Бедные мы с тобой, бедные, — Наташа тоже не сдержала слез.
Они долго стояли, не в силах оторваться друг от друга. Невооружённым глазом было заметно, что каждый из них смирился со своей участью. И сейчас, впервые встретившись, хотя и заочно знали друг друга много лет, они испытали странное чувство нежности.
Они стали встречаться при первой же возможности, и постепенно между ними вспыхнуло обоюдное, действительно настоящее чувство. Постепенно, благодаря её нежным заботам, Такеши вновь превратился в красавца, и многие из женской половины лагеря завидовали Наташе.
Когда пришло время и Наташин срок закончился, они плакали, как дети, не желая расставаться, но срок Такеши заканчивался лишь через три года, | а остаться на поселении рядом с Такеши ей отказали…
Наташа отбыла по месту распределения в Омск, где и принялась, вычёркивая каждый день календаря, терпеливо дожидаться освобождения своего несчастного любимого японца. Каждый день она писала ему нежные письма, а он отвечал ей и с каждым письмом его язык становился все лучше, все понятнее.
Всеми правдами и неправдами Такеши удалось добиться распределения тоже в Омск, и вскоре два любящих сердца воссоединились.
Они прожили счастливо друг с другом более четверти века. Однако последствия лагерной жизни не могли не сказаться на здоровье Наташи: заработанная на Севере чахотка не только лишила её счастья материнства, но позднее и в конец поборола её жизнестойкость, и она в одночасье отошла в мир иной.
Похоронив любимую жену, Такеши ушёл в себя и в одиночестве коротал жизнь, никого не только не допуская к себе, но даже и не приближая в свой мир посторонних.
Долгое время его никуда не принимали на работу и он довольствовался лишь случайными заработками: работал грузчиком, разносчиком газет, дворником, сторожем, то есть на тех работах, где не требовалось особого разрешения.
В тот момент, когда Такеши наткнулся на рыдающего пацана, он работал сторожем этого наполовину заброшенного парка культуры. Как было сказано ранее, так случилось, что по медицинским показаниям Наташи они никогда не могли иметь детей, хотя Такеши всегда мечтал о собственном сыне. И потому сейчас, обнаружив на земле плачущего мальчика, у него в буквальном смысле защемило сердце.
Такеши сразу понял, что с этим мальчиком произошло нечто ужасное, ужасное именно для его возраста, и простое участие прохожего ни к чему не приведёт. А что делать, как помочь ему, он не знал. И старый японец решил прислушаться к своей интуиции, которая никогда не подводила его.
Такеши опустился на землю рядом с мальчиком и, обхватив руками колени, тихо, словно самому себе, заговорил:
— Много-много лун назад, когда я был таким же как ты мальчиком, я мечтал о том, как стану большим учёным, или буду путешестбобать по бсему сбету…
Сначала, услышав странную речь, льющуюся монотонным голосом, Серафим чуть заметно вздрогнул всем телом, но голос незнакомца звучал столь проникновенно, внушал такое доверие, что Серафим невольно прислушался к этому успокаивающему голосу и постепенно перестал плакать.
— …прошло много бремени и я блюбился б далёкую русскую дебушку Наташу. Эта любобь принесла меня в далёкую чужую страну, где меня долго лет держали под замком, — продолжил своё повествование Такеши. — Но и там, под замком, я встретил сбою Наташу… — он замолчал на несколько минут, потом снова продолжил. — Мы прожили с ней много счастлибых лет: более четберти бека… я не стал учёным, не смог путешестбоботь по сбету, как хотел ранее… Но ты можешь спросить: счастлиб ли я?.. И я искренне отбечу: да, счастлиб!..
— А где ваша Наташа? — спросил вдруг Серафим, продолжая лежать лицом вниз.
— Умерла Наташа… много лун назад умерла, — спокойно, без надрыва, ответил Такеши.
— А у меня мама умерла, — тихим дрогнувшим голосом неожиданно доверился Серафим.
— Плохо, однако… А папа?
— А папу я совсем и не помню… Мама сказала, что он на войне погиб., — мальчик глубоко вздохнул.
— Так ты из детского дома? — догадался японец.
— Да.
— И как тебя зобут?
— Серафим…
— Серабим… — попытался выговорить японец. — Хорошее имя, трудное, — одобрительно кивнул он и представился, — а меня Такеси…
— Такесы? — удивлённо переспросил пацан и впервые поднял голову. — Никогда не слышал такого.
— Нет, не Такесы, а Ясабуро Такесши, — попытался поправить японец.
— Такеши… Всё равно не слышал.
— Я из Японии… — Такеши с трудом сдержал эмоции, увидев распухшие губы и кровоточащий лоб мальчика. — Кто это тебя так? — спросил он и, не притрагиваясь, провёл рукой рядом с его лицом снизу вверх. — Так хорошо?
— Да, стало совсем не больно, — удивился мальчик и видимо ему так захотелось выговориться хоть кому-то, что он спокойно принялся обо всём рассказывать странному незнакомцу…
Внимательно выслушав паренька, Такеши покачал головой:
— Однако, этот Рыжий Колян подлый мальчик… нехороший собсем… Я уберен, пройдёт бремя и бее узнают прабду! — Такеши посмотрел на паренька.
Его взгляд был нежным, заинтересованным, казалось, он решает что-то для самого себя, и действительно, взмахнув рукой, Такеши спросил: — Ты что-нибудь слышал о самураях?
— Конечно! — обрадовался Серафим и пропел строчку из песни: «В эту ночь решили самураи перейти…» — но вдруг осёкся, интуитивно догадавшись, что его не туда понесло, и смущённо добавил: — Только в этой песне я слышал про самураев…
Я знаю эту песню, — улыбнулся Такеши. — Настоящий Самурай — это боин, и у него есть много прабил жизни, и когда-то я расскажу тебе о них… Сейчас я о другом хочу рассказать… Мой род — древний род Самураеб… прадедушка — Самурай, дедушка — Самурай, отец — Самурай, и я сам — Самурай, — говоря о себе, он снизил голос до шёпота и тут же пояснил: — Б Японии Самурай — очень убажаемый челобек, а у бас… — он тяжело вздохнул. — Никто не знает, что я — Самурай, только ты… если скажешь кому-нибудь, меня сноба посадят б тюрьму…
