— За что сидишь? — пояснил Серафим.
— Это все знают: бабу свою с двенадцатого этажа скинул, — хмыкнул тот.
— И все?
— А что ещё? — насторожился Рычков.
— Может, расскажешь, за что ты её ножиком пытал, а потом разорвал все её внутренности черенком от швабры? А когда она пригрозила, что напишет заявление в милицию, ты её выбросил с балкона.
— И что? Моя баба, что хочу то и ворочу! Это не детей насиловать!
— Ну и падаль ты, Рычков! — брезгливо бросил Серафим. — Да тебя нужно было ещё пять лет назад пристрелить, как собаку!
— За что? За что пристрелить? — совсем по-бабьи, визгливо выкрикнул он.
А за то, что ты изнасиловал свою дочку от первой жены! Тебе удалось запудрить мозги девочке, и она никому, даже матери, не рассказала о том, что её изнасиловал собственный отец, — Серафим говорил, чётко выговаривая каждое слово, говорил так, словно он сам был очевидцем всех его преступлений. — А ты отлично знаешь, что позднее она сознательно ушла на панель и стала мстить всем мужикам, заражая их сифилисом!
Каждое слово Серафима, словно удар молота, заставлял Рычкова все ниже и ниже опускать голову. Он говорил так, словно выносил приговор.
В какой-то момент, не выдержав обнажения своего прошлого, о котором он старался забыть, Рычков натурально взвыл:
— Хватит! Перестань! Не могу больше слышать! — и тут же жалобно спросил: — Откуда ты все это знаешь?
— Да, откуда? — спросил Гудильников. — Не от ментов ли, случайно? — он взглянул в сторону «Братьев на крови» в поисках поддержки.
— А что, менты тоже знают, что именно ты убил своего отчима? — спросил Серафим. — А может, менты мне рассказали, как ты трахнул невесту своего друга, а потом, обвинив его в присвоении общаковых денег, перерезал ему горло, после чего, со своими подельниками, закопал его в лесу?
Сыромятин встал, подошёл к Гудильникову и зло ткнул кулаком в его лицо. Из его носа хлынула кровь.
— За что, Паша? — размазывая кровь по лицу, захныкал Гудильников.
— А кто нам с Фёдором мозги парил за то, что нам приходилось детей убивать? Мы-то хотя бы от свидетелей избавлялись, а вы, суки, похоть свою услаждали… — он осмотрел каждого из своих соседей и гневно повторил. — Да, вы все!
— Ладно, братишка, — примирительно проговорил Тараньков, — у каждого из нас, оказывается, есть свой скелет в шкафу. Но мне кажется, что никто из нас не хотел бы, чтобы об этих скелетах узнали посторонние. Я прав, братишки?
Все дружно кивнули головами и как по команде взглянули на Серафима. Их взгляды явно не предвещали ничего хорошего.
Серафим понял, что ему дружно вынесли приговор, но он продолжал сидеть столь спокойно, словно всё то, что творится вокруг, его никоим боком не касается.
Конечно Серафим понял, но он давно ЗНАЛ, что от этого судилища своих сокамерников, как и от суда Закона предстоящего, ничего хорошего ждать не приходится. Пусть всё идёт своим чередом. Он ДОЛЖЕН пройти через все ЭТИ испытания. Ему НУЖНО понять, для чего он получил ПОСВЯЩЕНИЕ и для чего он вообще появился на этот свет. Не только же затем, чтобы сохранить себя в неприкосновенности и уметь защищаться от врагов. И тут Серафим вспомнил: Учитель сказал, что он обязан бороться с преступниками и со злом. Выходит, он не напрасно оказался в местах лишения свободы, где преступников более, чем предостаточно. Именно здесь и ДОЛЖНО прийти решение, как он должен бороться со злом, с преступностью и со всякого рода нечистью. Вероятно, это и будет главной миссией его появления на этот свет.
Борьба со Злом и с теми, кто нарушает Закон…
Глава 18
ПРИГОВОР СОКАМЕРНИКОВ
Между тем, Гудильников продолжил свою речь, будто Серафима нет в камере: он как бы уже вычеркнул его из списка живых:
— Я не знаю, каким образом, но оказалось, что Сема Пойнт все знает про каждого из нас и никто не гарантирует, что его знания не станут достоянием ментов, — он цокнул языком.
И он вновь осмотрел своих приятелей: на этот раз в его взгляде читался вопрос. И каждый, кто сталкивался с его взглядом, молчаливо кивал головой в знак согласия.
— Единогласно! — удовлетворённо заметил Гудильников и повернулся к Серафиму. — Братва решила, что ты должен умереть! — объявил он и добавил с усмешкой, — Поверь, ничего личного!
— Может, сказать что хочешь напоследок? — ехидно поинтересовался Сыромятин.
— И скажу, — кивнул Серафим, поднялся со шконки и с печалью осмотрел каждого из своих «судей», — До этого момента я колебался: стоит ли мне вмешиваться в ход правосудия. Я фаталист и верю в Судьбу. Я уверен, что рано или поздно каждый преступник понесёт заслуженное наказание: либо по Закону мирскому, либо Божьему суду…
— Чего это я не догоняю: ты что, лекцию читаешь или последнее слово говоришь, перед смертью? — недовольно прошипел Сыромятин и спросил: — Может, ты нас в свою веру обернуть хочешь? — он нервно захохотал.
— Ага, хочет из нас ангелов сделать! — подхватил Тараньков, и все рассмеялись от его шутки.
— Ошибаетесь, попутчики мои нечаянные, — Серафим вздохнул и продолжил, — таких, как вы, никакая тюрьма не исправит и, если честно говорить, она вряд ли исправила хотя бы одного преступника. Да, я верю в Судьбу! И, как сказал ранее, я знаю, что рано или поздно Судьба вас накажет, но до этого сколько бед вы ещё можете натворить…
— Короче, Склифосовский! — оборвал его Сыромятин. — Надоело этот блевонтин слушать! Поверь, в свою веру ты все равно нас не обратишь!
— Это точно! — на полном серьёзе заметил Серафим. — Обращать таких, как вы, в новую веру — пустая трата времени, а потому я буду вас бить… Бить беспощадно, но не до смерти, чтобы не мотать за вас, гнид, срок…
— Ты кому угрожаешь, падла? — раздражённо выкрикнул Сыромятин.
Он вскочил со шконки: в его глазах было недоумение. С одной стороны Сыромятин чувствовал, что новенький вовсе не шутит, но его разум никак не мог принять того, что этот невзрачный парень, в народе про таких говорят: «от горшка два вершка», совершенно не боится шестерых вполне здоровых мужиков. Причём не просто мужиков, а мужиков, за спиной каждого из которых числится по несколько трупов.
— Не груби, — Серафим погрозил ему пальцем словно расшалившемуся ребёнку.
И вдруг Гудильников воскликнул:
— Братва, я всё понял: он надеется на свой гребаный гипноз!
— Всех загипнотизировать он всё равно не успеет! — угрожающе процедил сквозь зубы Сыромятин, вытаскивая из своего тайника заточку.
— Много чести будет затрачивать на такую шваль свои энергетические силы, — возразил Серафим. — Я вас голыми руками порву, как грелки!
— Ну, все, братва, он достал меня своими сказками! — не на шутку разозлился Гудильников, передёрнул мощными плечами, словно боксёр перед боем, и встал со шконки.
Словно по команде на пол соскочили и все остальные. Они встали полукругом перед приговорённым к смерти. Их лица были искажены злобой, их оскалы напоминали волчьи пасти. Они, несмотря на внутренние разногласия, сейчас, перед общей бедой, сплотились в единую стаю. Да, каждый из них боялся этого странного новенького, который, оказывается, знает про них все и может принести непоправимый вред их жизням. Каждого из них новичок загнал в угол, а загнанный зверь становится очень опасным. Опасным потому, что в такой момент его поступки совершенно непредсказуемы. У загнанного зверя нет выбора: сзади стена, впереди — смертельная опасность!
Тем не менее Серафим был настолько спокоен, что невозмутимо осмотрел каждого из нападавших.
