Он вовремя перехватил недоуменный взгляд Дробилина: в планы старшего Кума вовсе не входило вызвать вражду между своими помощниками.
— На что вы намекаете, гражданин начальник? — насторожённо спросил Дробилин.
— Я намекаю на то, что кто-то нарывается, чтобы не дополучить причитающийся ему гонорар, — недовольно намекнул майор. — Есть ещё вопросы?
— Никак нет, гражданин начальник: все в полном порядке, просто нам хочется пояснений, — мгновенно дал задний ход Дробилин, испугавшись, что они могут получить меньшую оплату.
— Какие ещё пояснения вам нужны?
— Чисто конкретные: что поломать клиенту, насколько серьёзные травмы должны быть у него, в больничку его отправить или ограничится амбулаторным лечением?
— В больничку отправлять не обязательно, но этот клиент должен понять, что не в его интересах в молчанку играть: пусть расскажет, где похищенные вещи, и сможет спокойно отсиживать свой срок… — терпеливо пояснил старший Кум и внимательно посмотрел на них.
— Вот теперь все понятно! — облегчённо вздохнул Барсуков. — Не беспокойтесь, гражданин начальник, расколем до самой задницы! — пообещал он.
— А можно дадите авансом чуть-чуть раскумариться, гражданин начальник? — осторожно протянул Дробилин.
— Чуть-чуть можно, — согласился Баринов, достал из кармана небольшой пакетик с наркотиком, на жаргоне наркоманов называемый «чеком», и небрежно кинул на стол. — Только здесь и быстрее!
Дрожащими руками Дробилин суетливо подхватил со стола золотистый пакетик, осторожно раскрыл его, не торопясь расправил на столе, достал из кармана небольшой кусочек лезвия, разделил им белый порошок на две равные кучки и разровнял каждую из кучек на узенькую полоску.
Барсуков терпеливо и очень внимательно следил за каждым его движением и как только тот закончил свои манипуляции, вытащил из кармана пластмассовую трубочку — стержень от использованной ручки.
— Кто первый? — неуверенным голосом спросил он.
— Я делил, ты выбирай: все по чесноку! — предложил Дробилин.
Глядя на их серьёзные физиономии, Баринов с огромным трудом сдерживался от смеха не только потому, что очень уж комично всё выглядело со стороны, но и потому, что вспомнил тот первый раз, когда он выдал им пакетик с наркотиком, его смех привёл к тому, что от неожиданности Барсуков рассыпал на пол их драгоценное зелье. Тогда Дробилин чуть не убил его за это, и Баринову с большим трудом удалось его утихомирить только тогда, когда выдал им вторую порцию.
Вдохнув в себя порошок, каждый из них удовлетворённо крякнул, а Дробилин, наслюнив палец, собрал с бумажной золотинки оставшиеся пылинки и тщательно пошаркал пальцем по своим жёлтым зубам.
— Товар что надо! — похвалил он.
— А ты думал, что майор Баринов будет экономить на своих помощниках и фуфлом их травить? — с укоризной процедил сквозь зубы старший Кум.
— Что вы, гражданин начальник: просто я отметил качество выданного вами продукта! — пояснил Дробилин и с жалостью добавил: — Хорошо, да мало!
— Прокурор добавит! — хмыкнул майор. — Ладно, немного поправили здоровье, пора и за работу! — он нажал кнопку на пульте. — Булавин, зайди!
Через мгновение в кабинет заглянул розовощёкий колобок невысокого роста в чине прапорщика:
— Вызывали, товарищ майор?
— Отведи подследственных: Дробилина и Барсукова, в карцер… Передай Никитичу, чтобы посадил их в шестую камеру: вот постановление, — Баринов протянул листок документа.
— Слушаюсь, товарищ майор! Руки назад, выходи! — скомандовал прапорщик…
Когда прапорщик Булавин привёл их к решётчатой двери, за которой начиналась территория камер карцера, их уже встречал Никитич. Ещё только увидев двух бугаев, Никитич сразу понял, что старший Кум именно их определил в шестую камеру. Оглядев вновь приведённых, он скептически усмехнулся:
— За что на этот раз?
— За хорошее поведение! — осклабился Дробилин: его глаза предательски блестели, впрочем, как и у его приятеля.
— Опять «укололись»? — брезгливо поморщился старший прапорщик.
— Какое там укололись, гражданин начальник, — хмыкнул Барсуков. — Так, нюхнули малость…
Никитич быстро пробежал постановление:
— Трое суток? За «хорошее» поведение маловато, — недоверчиво протянул он.
— Начальник сегодня в хорошем расположении духа, вот и скостил нам, — подмигнул Дробилин.
— В шестую, как всегда? — на всякий случай спросил Никитич сопровождающего, прекрасно зная ответ.
— В шестую… — добродушно кивнул тот и с усмешкой добавил: — Она к ним привыкла. Ладно, я пошёл?
— Иди, Булавин, иди! — Никитич повернулся к наказанным, осмотрел их. — Пошли переодеваться, что ли…
После того, как они облачились в штатную для карцера робу, Никитич подвёл их к шестой камере.
— Надеюсь, у нас будут попутчики? — как бы между прочим, поинтересовался Дробилин.
— Пока только один попутчик, — поморщился Никитич.
— И один скуку снимет, если правильно жизнь понимает, — многозначительно заметил Барсуков, переглянувшись с приятелем.
— Это точно! — хитро подмигнул тот.
Никитич покачал головой: в его глазах читалась жалость, но он и сам, если бы его сейчас кто-то спросил, не смог бы ответить, кого он жалеет — строптивого новенького или этих двух горилл. Дело в том, что незадолго до их прихода Никитича навещал тот самый прапорщик, во время дежурства которого и произошло непонятное событие в злополучной сто девятой камере…
Как только дежурный по продолу пришёл к нему, Никитич сразу заметил, что его глаза как-то странно бегают.
— Что с тобой, Мишаня: на тебе лица нет? — спросил старый Никитич.
— Даже и не знаю… — растерянно протянул тот.
— О чём ты?
— Я такое видел… — протянул он и тут же осёкся.
— Где видел-то?
— Может, я не должен говорить? — с сомнением произнёс прапорщик.
— Почему?
— А хрен его знает…
— Господи, со мной-то ты можешь поделиться тем, что тебя волнует? — настойчиво спросил Никитич, заметив, как прапорщик неуверенно пытается уйти от ответа.
Чуть подумав, прапорщик решительно махнул рукой:
— Ладно! — он собрал в кучу морщины на лбу. — Тебе, пожалуй, расскажу, потому что доверяю… — он насторожённо осмотрелся и, понизив голос, сказал: — Если бы мне ранее кто-то сказал, не поверил бы ни за что…
— Не тяни: рассказывай, о чём ты! — оборвал его Никитич.
— Ты же сам видел этого новенького: невысокий, на Сталлоне явно не тянет…
— И что?
— А в сто девятой камере шестеро мужиков сидят, да ещё и убийцы к тому же…
— Господи, Мишаня, ты можешь по делу говорить? — недовольно бросил Никитич.
— Так я и говорю по делу… Когда я услышал шум в сто девятой, подумал, что почудилось, а когда снова услышал и решил подойти… — прапорщик вновь быстро осмотрелся и едва ли не шёпотом произнёс: — Заглянул в глазок и глазам не поверил: новенький мелькает среди этих убийц…
— Как это мелькает? — не понял Никитич.
— А так: те пытаются его ударить, а он не только уходит от ударов, но ещё и делает так, что они сами и
