— Пят пакет чай! — для верности прапорщик растопырил пальцы на руке.
— Плюс сотню! — подхватил парень.
— Рубелей?
— Нет, копеек! — хмыкнул он.
— Ана сгниет, когда на вола видишь…
— Пусть! Но месту, за полтора кеге чая?.. Не баран же я!
— Кито баран?.. Идет на шмон! — разозлившись, прапорщик начал подталкивать всех к месту обыска у ворот, где стояли трое прапорщиков, одетых в синие халаты. Наиболее ершистые этапники матерно огрызались…
Прапорщики производили обыск привычно быстро, профессионально. Выворачивали мешки, рюкзаки, откладывая в сторону то, что считали «неположенным» в зоне: спортивные костюмы, кроссовки, свитера… Если что-то из вещей им нравилось, предлагали отдать им, а некоторым, наиболее строптивым, вещи резали, рвали. Однако так поступали не со всеми: «опытным» и «грамотным» составляли опись, копию вручали владельцу, отобранные же вещи отправляли в камеру хранения, на вещевой склад.
Изрядно облегченные после обыска, вновь прибывшие вышли в зону, и прапорщик-азербайджанец подвел их к входу на вахту.
— Стоит злее! — бросил он. С того места, где они стояли, был виден огромный плац, на котором проводились дневные и вечерние проверки спецконтингента. Вокруг плаца располагались семь двухэтажных бараков, где по отрядам жили заключенные. Тут же разместилось и несколько одноэтажных строений: столовая-клуб, дом быта (с парикмахерской, баней, сапожной мастерской, столяркой и вещевым складом), санчасть. Несколько на отшибе находился административный корпус (со штабом, магазином зоны и нарядной). Все строения, кроме магазина и штрафного изолятора — ШИЗО, были деревянными…
Новоприбывшим ждать пришлось долго. Многие, стараясь согреться, мчали пританцовывать, хлопать себя по бокам. Савелий стоял почти неподвижно, лишь изредка переступал ногами в яловых сапогах. Ресницы и брови его, покрытые инеем, поблескивали на ярком зимнем солнце. Губы, посиневшие от холода, были крепко сжаты.
— Они чо, падлы, заморозить нас решили?! — сплюнул парень с красным лицом.
Наконец из проходной вышел начальник войскового наряда и заглянул в список.
— Букреев! — вызвал он. — Заходи!.. Приготовиться Сухонову…
— Ты булками шевели: мы давно уже готовы! — перебил его дерзкий Сухонов.
Прапорщик бросил на него недовольный взгляд, но ушел, ничего не сказав…
Вызванный отсутствовал долго. «Если так с каждым будут возиться — больше часа проторчим!» — подумал Савелий.
— С такими темпами нас можно будет на больничку отправлять сразу после знакомства! — словно подслушав его мысли, заметил тучный мужчина, похлопывая себя по бокам…
Когда очередь дошла до Савелия Говоркова, он настолько замерз, что губы одеревенели и не слушались. Войдя в комнату дежурного помощника начальника колонии и закинув одеяло на плечо. Говорков остановился перед внушительным облезлым столом с устаревшим переговорным устройством.
Начальник войскового наряда, стоя в дверях, наблюдал за тем, как дежурный помощник играл в нарды с капитаном, привезшим этапников.
Невозмутимо бросив кости, дежурный помощник передвинул фишки на доске и медленно поднял на Савелия красное, по всему видно — с похмелья, лицо.
— На пляж собрался, что ли — ехидно усмехнулся он и повернулся к капитану. — У нас вроде тепло, а, Саго?
— Точно… Тридцать два градуса… минус! — серьезно подхватил тот и рассмеялся.
Савелий посмотрел на него, как смотрят на больного.
— А я думал, сорок градусов… вчерашнего… — спокойно сказал он, подошел к батарее отопления и не спеша, словно в гостях, начал отогревать озябшие руки.
Не выдержав, начальник войскового наряда прыснул в кулак. Видимо, именно это больше всего задело двух капитанов.
— Ты погляди на него!.. Ты что, у тещи на блинах? — возмутился капитан.
— Встать! Встать, как положено! — взвизгнул дежурный помощник начальника колонии.
— Не орите… — бросил Савелий, однако выпрямился и негромко, но четко доложил, будто отвечая на вопрос: — Говорков Савелий Кузьмич, шестьдесят пятый, статья восемьдесят восьмая, часть вторая, девять лет строгого режима…
— Валютчик, а гонору на сто сорок шестую… — съехидничал капитан.
— Мальчишка! Да я тебя… ты у меня… Сгною! — задыхаясь от злости, бессвязно выкрикивал дежурный помощник начальника колонии. — Я же тебя с говном… Куда ты лезешь? Мальчишка…
— Афанасьич! Взгляни-ка… — капитан ткнул пальцем в дело Савелия.
— Вот как? Он, оказывается, еще и нарушитель режима!.. — пробежав запись в карточке Говоркова, обрадовано воскликнул тот. — У нас четырнадцатая камера свободна? — спросил он начальника войскового наряда.
— Свободна… но там… — прапорщик поморщился, напоминая о чем-то.
— Ничего, за два дня не околеет! — зло усмехнулся дежурный помощник. — Пусть мозги чуть-чуть проветрит… В наручники его!..
— До понедельника в них сидеть будешь… — мстительно бросил он Савелию, который никак не отреагировал на эти угрозы. — В одиночке! И в наручниках… Здесь тебе не Бутырка: обломаем быстро…
После «знакомства» всех привели в кирпичное приземистое строение с длинным коридором, по обе стороны которого тянулись многочисленные двери камер.
— Слушай, начальник, это что же, мы в ШИЗО давиться будем? — спросил неугомонный Сухонов.
— Только до понедельника… Питание — на общих основаниях, — словно оправдываясь, поморщился начальник войскового наряда.
— А его зачем в браслеты закопали? Здесь же зона…
— Начальству виднее… — Прапорщик повернулся к дежурному по ШИЗО.
— Четырнадцать — в первую, его — в четырнадцатую. — Он кивнул на Савелия и фыркнул: — Надо же, как совпало: четырнадцать в одну, а одного — в четырнадцатую… Наручники не снимать до понедельника!
— Как? — удивился дежурный.
— А так! Сказано — выполняй! — раздосадовано бросил начальник войскового наряда и быстро пошел к выходу.
В КАМЕРЕ ШИЗО
Камера, где оказался Савелий, была очень маленькая: метра два шириной и три — длиной, тусклая лампочка высвечивала бугристые бетонные стены, ведро-парашу, прикрытую крышкой, да алюминиевую кружку, валявшуюся на полу в переднем углу. У самого потолка — окошечко с мощной решеткой. Стекла не было, низ окошка так тянуло, что небольшая толстая труба отопления совершенно не справлялась с холодом.
Савелий дыхнул, и изо рта повалил густой пар. Сбросив одеяло на пол, он ухватился за один его край скованными руками, на другой наступил ногой и, помогая зубами, оторвал изрядный кусок. Прикинув на глазок размеры окошка, сложил лоскут втрое, взобрался кое-как на трубу и попытался зацепить его за верхний край решетки, покрытой густым слоем инея. Пальцы Савелия скользнули, и, не удержавшись, он завалился на спину, больно ударившись затылком о деревянный пол. Тряхнув головой, словно восстанавливая в ней порядок мыслей, Савелий снова взобрался на трубу и осторожно, не торопясь, повторил все снова. На этот раз зацепить лоскут удалось, но попытка заткнуть его с другой стороны закончилась падением… Савелий падал и упрямо взбирался на батарею… опять падал и опять взбирался, пока наконец не заткнул окошечко со всех сторон.
Внимательно осмотрев свою работу, он удовлетворенно опустился на дощатый пол, отдохнул немного, потом укутался в остатки одеяла и попытался уснуть…
То ли от холода, то ли от воспоминаний сон не приходил…
