Профессий, слышал, куча, а рабочие руки всюду нужны…
— Еще за перестройку начните агитировать!.. «Рабочие руки»… «Всюду нужны», — передразнивая капитана, ухмыльнулся Савелий. — После армии четыре месяца не мог устроиться, груши околачивал! Спасибо человеку одному — помог…
— На блатное, теплое местечко? — подхватил капитан, крутя сигарету. — Что за молодежь пошла, только бы урвать, только бы поменьше работать да побольше получать!..
— А ты как думал, начальник? У тебя, гляжу, тоже не очень пыльная и тяжелая работа!.. — со злостью заметил Говорков.
Последние слова вывели капитана из себя. Нервно смяв сигарету, он резко встал со стула, ему захотелось поставить «мальчишку» на место, но, встретившись взглядом с Савелием, он взял себя в руки.
— Что ты знаешь… — капитан не договорил фразы и вдруг неожиданно разорвал постановление Савелия. — Санчасть благодари!..
КАРАНТИНКА
Карантинный барак, или карантинка, куда поместили новоприбывших, был пристроен к торцу административного корпуса и рассчитан на сорок человек.
Двадцать двухъярусных кроватей тянулись вдоль глухой стены. Единственное окно с мощной решеткой было покрыто толстым слоем наледи, в от него сильно тянуло морозом.
Карантинным барак назывался потому, что там обычно до выхода в зону содержались новенькие. По непонятной причине их поместили не сюда, а в камеру ШИЗО. Возможно, это было связано с тем, что они прибыли в пятницу и никому не захотелось с ними возиться. Однако начальник санчасти, ознакомившись с их делами, нашел у кого-то болезнь, которая могла вызвать инфекцию у «спецконтингента», и потому их поселили в карантинку до более точного выяснения…
Как и все жилые бараки, карантинка была огорожена высоким забором с металлической сеткой. Этот огороженный участок, который назывался локальным. Зеки именовали локалкой.
Все локальные участки имели один вход, который открывался зеком-вахтером, то есть лекальщиком, либо по специальному разрешению, либо в сопровождении зека, облеченного соответствующими полномочиями: завхоза, бригадира, нарядчика и так далее.
Локалка закрывалась на ключ, который находился у завхоза карантинки.
В карантинном бараке, кроме жилой секции, была своя умывальная комната с грязновато-желтым кафельным полом и стенами, покрытыми никотиновой копотью от сигаретного дыма. В ней было три крана с ледяной водой. Они торчали над потресканными, обшарпанными раковинами. Остальные «удобства», то есть уборная, находились «на воздухе», внутри локального участка. Сколоченная из разновеликого горбыля, с огромными щелями, уборная представляла собой не только унылое, но и опасное зрелище…
Внутри жилой секции было немногим теплее, чем на воздухе. В углах и у потолка намерз иней.
Новоприбывшие лежали на тонких замызганных матрацах, не снимая даже верхнюю одежду и укрываясь ветхими одеялами. Выданные им вещи отобрали и вернули назад на склад.
Стемнело, но сколько было времени, никто не знал, пока у входа не появился завхоз карантинки.
— Десять часов — отбой! — крикнул он, выключил общий свет и включил над входом «ночник»: лампочку, выкрашенную в красный цвет.
Все заняли места подальше от окна. Савелий, пришедший после всех, разместился прямо около него, в одиночестве.
Когда потух общий свет, он разделся по пояс, сделал небольшую разминку, взял полотенце и пошел в умывалку.
— Чокнутый! Спортсмен! — ежась от холода, усмехнулся ему вдогонку лежавший напротив выхода молодой парень.
— Ты чо там скалишься, сявка? — вспыхнул строптивый Сухонов. — Тебя не трогает, никого не задевает, не мешает, значит, упади в канаву! Понял? Парень сжался и залез под одеяло с головой.
— Курить есть что? — спросил Каленый своего строптивого соседа.
— Забыл? Еще вечером последний косяк замахрили…
Пофыркивая от удовольствия, Савелий старательно растирал спину застиранным вафельным полотенцем, усеянным несколькими черными штампами учреждения.
— Тебя что, отбой не касается? — услышал он и обернулся.
В дверях стоял высокий черноволосый парень лет двадцати пяти. Судя по небольшому ершику волос, скоро освобождающийся. По зоновским меркам он был одет просто шикарно: черный костюм-спецовка, прошитый по образцу джинсового двойным швом, хромовые сапоги, начищенные до блеска.
— Протрусь и лягу! — невозмутимо ответил Савелий, продолжая растираться. Завхоз сразу улыбнулся, рассмотрев Савелия.
— Бешеный?.. Москвич?..
— Из Москвы… — нехотя буркнул Савелий и пошел к выходу.
— Держи пять, земляк! — миролюбиво протянул руку завхоз. — Виктор! Кликуха — Лиса…
— Савелий…
— Чифиришь? Савелий пожал плечами.
— Идем!
— Так отбой! -
— Отбой для быков, а я… — он подмигнул, — за все уплачено, все схвачено! Не боись!
— А я и не боюсь! — вызывающе бросил Савелий, накинул полотенце на шею и двинулся за Виктором по кличке Лиса…
Комната, куда завел его завхоз карантинки, была словно из другого мира: тщательно и заботливо покрашены наполовину стены, покрашены, а потом покрыты лаком полы. Подоконник и батарея отопления закрыты резными досками с причудливыми узорами. У окна стояла новенькая кровать с ярким верблюжьим одеялом и двумя подушками. Двухтумбовый стол, книжные полки, большой шкаф. На стенах
— Цветные фоторепродукции подводных съемок, видно, из какого-то журнала. На некоторых — голые купальщицы в полумасках.
— Нравится? — кивнул завхоз на голых купальщиц. Савелий молча пожал плечами.
— Садись… — кивнул Виктор на стул и приоткрыл чеканную крышку на эмалированной кружке. — Не осел еще… Москвичей здесь хватает, но… общаться не с кем, всяк под себя гребет… Нас нигде не любят, ни на одной командировке…
— Трепачей много, потому и не любят!
— И поэтому, — согласился он тут же, — а больше от зависти… Мол, в Москве все есть — хаванина, тряпки, и вообще других прелестей…
— Прелестей! Идиоты! — Савелий стиснул зубы.
— Ты чего?
— Так… ничего!
— Куришь? — Завхоз вынул из стола пачку «Космоса».
— Нет…
— А я люблю с чифирем, а тебе… — Он вытащил оттуда же шоколадку и бросил на стол. — Да-а сроку у тебя, как у дурака махорки!
— Сам виноват! — Савелий стукнул кулаком по столу.
— Тише, разбудишь… — хмыкнул завхоз. — Слишком доверился, что ли?
— Вот именно, — усмехнулся Савелий.
— Ладно, перемелется… — Он снял крышку с «чифира», плеснул в другую кружку и вылил назад. Потом положил изящную сетку на тонкий стакан, налил в него полстакана «чифира» и протянул Савелию. Савелий сделал два глотка и вернул завхозу.
— Сразу видно — москвич, тут по три хапают… С девятериком тут нахлебаешься: местнота загуливает…
— глядя в глаза Савелию, говорил Виктор.
Савелий ничего не ответил, сделал три глотка и вернул стакан.
— Ты шоколад бери… Жить можно: главное — не суетись, присмотрись, а там видно будет… может, в я
