Единственно, чему удивлялся в тот момент Савелий, — почему голос доносится из этих безразличных глаз?.. Ее голос существовал как бы независимо от нее… Странное это было состояние… Нет, он не терял сознание и совершенно четко видел все вокруг, слышал, даже понимал, но… Но совершенно не владел своим телом, словно оно было чужим, а он со стороны наблюдает за тем, что с этим телом делают…
Он пришел полностью в себя только тогда, когда судья огласил приговор: что? Ему девять лет лишения свободы? Девять лет? За что?! Как это возможно?
Зал судебных заседаний опустел мгновенно, и милиционер, стоящий рядом, положил ему руку на плечо:
— Руки — назад! Пошел!
Савелий подчинился машинально и двинулся за милиционером, медленно спускаясь по лестнице.
«Нет! Что-то здесь не так! Лариса! Почему ты промолчала о нас? Я же люблю тебя! Может, тебя заставили? Под угрозой заставили? Под угрозой заставили так говорить?! Я должен это узнать!» — стучало в его мозгу. Савелий оглядывался по сторонам, ожидая, что Лариса вот-вот появится и все станет ясно. Но ее все не было, а его сейчас закроют под замок, и тогда будет поздно!..
На площадке перед выходной дверью Савелий резко повернулся и толкнул одного милиционера на другого. Столкнувшись, они упали, а он бросился к дверям… Но когда открыл, то навстречу ему шли трое сотрудников, возвращавшихся обеда. Оценив ситуацию, они набросились на Савелия… Он успел сбить ударом ноги одного, второго и третьего свалил локтями, но уже подоспели еще несколько человек, к тому же начали действовать успокоительные инъекции, сделанные врачом: апатия сковала тело, и ему надели наручники и на руки и на ноги…
Забрезжил рассвет, а Савелий все сидел на коленях в той же позе, в которой засветил спичку, чтобы посмотреть на лицо мертвого Федора. Упавшая с дерева сухая ветка или щипка, сбитая птицей, заставила его вздрогнуть. Очнувшись, Савелий недоуменно посмотрел на свою одеревеневшую руку, сжимающую спичку, с трудом разжал пальцы и медленно опустил руку.
Его взгляд упал на лицо покойника, глаза которого продолжали оставаться открытыми. Савелий провел по лицу, прикрывая их, упал рядом с телом и горько, безутешно заплакал…
Он плакал так, как могут плакать только сильные мужчины: глухо, надрывно, сжимая до боли в суставах тяжелые кулаки. Плакал от бессилия перед лицом смерти…
Скоро совсем рассвело. Яркое солнце нежно, словно понимая его и сопереживая горю, коснулось теплыми лучами его головы. Нервно вздрагивая от сдерживаемых рыданий, Савелий медленно поднялся с земли и, намеренно отворачиваясь от мертвого тела, подошел к дереву, отломал толстую ветку. Заострив ее финкой, подаренной Федором, выбрал более или менее свободное от камней место, рядом с высокой и стройной сосной, и с каким-то ожесточением начал копать…
РАССКАЗ О ТЕТЕ
С небольшим чемоданчиком в руке в форме моряка рыболовного флота Савелий вышел из купейного вагона пассажирского поезда. Не успел отойти от вагона, как к нему подошел тщедушный старичок и потянул его за рукав кителя:
— Савелий Говорков?
— Так точно! — Савелий удивленно пожал плечами, не понимая, чего хочет этот старик.
— И не вспоминай! — махнул рукой тот. — Ты меня не знаешь… Не обижайся, что тыкаю: имею право — мне уж к семидесяти подходит.
— К семидесяти?
— Да-да… Однако я отбил тебе телеграмму не для этого. Я должен исполнить свой долг… обещание, данное Александре Васильевне…
— Симаковой? А кем она мне доводится?
— А разве ты не получал от нее письмо? — Старик нахмурился. — Значит, обманула: не послала… — Он сокрушенно покачал головой. — Стыдилась… или не захотела тебя беспокоить, думала, и на этот раз пройдет… — Старик смахнул непрошеную слезу.
Савелий смотрел на него, пытаясь хоть что-то понять.
— Давай присядем здесь, — махнул старик на привокзальный сквер. — Трудно мне стоять…
Опираясь на руку Савелия, он засеменил рядом. Оказавшись перед садовой скамейкой, старик тяжело опустился на нее, а Савелий продолжал стоять рядом. Не мигая смотрел он на старого человека и с нетерпением ожидал его слов.
— Недели две назад прихватило ее… — взглянув на Савелия, он сам себя перебил. — Шура была твоей родной теткой, родной сестрой твоей матери…
— Теткой? — полувопросительно прошептал Савелий и опустился рядом со стариком. — Так почему же…
— Не спрашивай меня об этом: не моя это тайна. История старая и ничего не дающая никому. — Он тяжело вздохнул.
— Но… простите, не знаю вашего имени…
— Павел Семенович, к вашим услугам!
— Но, Павел Семенович, раз это касается мамы, значит, касается и меня! — упрямо сказал Савелий.
— Нет, Савелий, де все должно детям знать о своих родителях! Не все, поверь старику! Не подумай, что здесь кроется что-то страшное или для тебя неприятное. Это их тайна: тайна двух сестер… не Думай об этом…
— Ладно. Так что случилось с тетей Шурой?
— Когда прихватило ее, думала, что пройдет, отпустят боли, дня три еще пыталась все сама делать, а потом… — Он тяжело вздохнул. — Как правило, мы через день с ней виделись: постучит в стенку, я и прихожу. Ты не знаешь, мы ж с ней соседи — в одном доме живем. А тут дня три проходит, а она не зовет. Я забеспокоился и сам стучать начал, не отзывается… Думаю, вышла куда. Вечером решил наведать ее: прихожу, стучу — никакого толку. А соседка напротив, подруга ее, и говорит: «Дома должна быть: не выходила еще…» Тут уж я не на шутку взволновался, стал своим ключом открывать: опадет десять как дала мне его… Сую, а руки дрожат, попасть в замочную скважину не могу. — Открыл все-таки. А Шурочка лежит в беспамятстве у кровати… — Он снова смахнул слезу. — Вызвал скорую… Инфаркт миокарду, говорят… нетрас… нет-ран… в общем, в больницу везти опасно. Сделали уколы, лекарства всякие прописали… Только на второй день Шурочка в себя пришла… Увидела меня, улыбнулась, так ласково говорит: 'Что, перепугала тебя?. Сейчас встану…
Старик всхлипнул. Савелий сидел в оцепенении и молча слушал.
— Ты не думай, я для нее все сделал: и уход, и питание… У меня кроме нее никого не было: дети в войну погибли, все четверо, старуха не перенесла и тоже умерла… Так что не сумлевайся…
— Что же, вы сразу не вызвали меня?
— Я-то не знал о тебе поначалу. Перед самой смертью рассказала… «Скажи, говорит, пусть простит старую тетку!..»
— Господи! Да за что простить-то? — воскликнул Савелий.
— Видать, есть за что… коли просила, так что прости ее.
— Бог ей судья… — вздохнул Савелий.
— Вот и хорошо. Теперь второе: ты, видно, не знаешь, но у Шуры есть сын?
— Мой двоюродный брат?
— Не радуйся очень… Ужасная история, даже говорить о нем не хочется! Короче, бросил он ее, и лет двадцать как не вспоминал о ней… Ни весточки, ни привета, паразит!.. В Москве где-то живет, партейный работник! Отказался от нее за то, что она выкормила его своим огородом да садом… Но это так, для твоего знания, кетовое можешь сразу и забыть… Шурочка и составила, на всякий случай, завещание в твою пользу, а меня просила уговорить тебя не отказываться от последнего ее дара. Очень она хотела, чтобы дом, в котором она столько прожила, послужил родному человеку. Так Шурочка завещала и так просила.
— Павел Семенович, прошу вас: отведите меня к ней…
МОГИЛА ФЕДОРА
Глубокую могилу вырыть не удалось: пошел твердый грунт с толстыми корневищами, и Савелий,
