— Он вдруг подмигнул. — А то знаю я тебя: ты ж никогда не простил бы старика, если бы я ушел не попрощавшись.
— Не простил бы, — кивнул Савелий со слезами на глазах, которых он впервые нисколько не стеснялся. — Как же так? — прошептал он. — Почему жизнь такая несправедливая?
— Ну, почему же несправедливая? — возразил старый генерал, и с каждым словом его голос становился бодрее. — Если бы все старье оставалось жить, то вскоре на земле не было бы места, для молодых. Пожил немного, дай и другим пожить. Ты не расстраивайся, крестник, твой крестный прожил вполне счастливую жизнь! У меня прекрасная жена, любящие дети и внуки, у меня отличные ученики, некоторые из которых даже превзошли меня, стали сильнее и мудрее своего наставника. — Он даже улыбнулся. — Разве это не счастье? Жизнь каждого человека — лишь песчинка в Вечности.
— Но я не готов к этому, — возразил Савелий, и Говоров чуть слышно попросил его наклониться ближе.
— Если ты думаешь, что я готов к Вечности, то глубоко заблуждаешься, — прошептал генерал. — Ты проследи, пожалуйста, когда я уйду… — Он так и сказал: «когда я уйду». — Когда я уйду, пусть рядом останутся только родные, но скажи им — пусть не разводят сырость, а лучше поставят Высоцкого, с которым я вот-вот встречусь… Нашу, любимую, — добавил Порфирий Сергеевич. — И прошу тебя, не нужно никакого официоза: пусть все будет по-домашнему, только близкие и те, кто действительно хотел бы проститься со мной. Если уж слишком будут настаивать, то пусть стрельнут немного, а там… — Он замолчал и вздохнул. — Жаль, что нет сейчас рядом еще одного близкого мне человека… Представляю, как Костя расстроится. Ты уж скажи ему: извинения просил, что не смог дождаться, да и расстраивать не хотел… Ладно, хватят о грустном. Расскажи лучше, как прошло сегодня твое внедрение.
— Все отлично. Батя. Все отлично.
— До твоей поездки в Америку мне все время хотелось посоветовать тебе не горячиться лишний раз, подумать, прежде чем бросаться вперед. Но сейчас я тебе этих слов не скажу: ты сам сумел решить эти задачи. Я теперь спокоен: мой Рэкс более не нуждается в опеке. И напоследок только одно пожелание: не будь слишком мягким, когда перед тобой враг, если не хочешь потом проклинать себя за свою слабость. И не будь слишком жестким со своими близкими. И… живи долго. — Савелий ощутил, что генерал пожал ему руку.
— Спасибо, Учитель, — прошептал Савелий.
— А тебе, Андрюша, только счастья могу пожелать. Все остальное у тебя вроде бы есть.
— Спасибо, Батя!
Говоров повернулся, посмотрел на своих близких, подольше задержав взгляд на жене, выделяя ее среди всех прочих, благодаря этим взглядом за долгие годы счастья. Все поняв, женщина горько зарыдала, но тут же взяла себя в руки и замолкла, не отрывая глаз от умирающего мужа. А взгляд Порфирия Сергеевича становился все более мутным, казалось, он уже никого не видит, но вдруг он поднял слабую руку, положил ладонь Савелию на голову, словно благословляя, а потом бессильно уронил руку, но Савелий успел задержать ее, прижался к ней губами: рука была теплой, еще живой.
— Умер Батя! — тихо произнес Савелий с горечью и поднялся. — Порфирий Сергеевич просил остаться только родных, но просил их не плакать, не грустить и поставить на прощание его любимую песню Высоцкого…
— Я уже приготовила, — прошептала дочь Порфирия Сергеевича, вставляя кассету в магнитофон. И неожиданно зазвучал голос Говорова: казалось, он раздается с того света. Это было так страшно, что многие вздрогнули.
«Не ожидали? — Порфирий Сергеевич заразительно рассмеялся, заставив всех улыбнуться сквозь слезы. — Ладно, не сердитесь на старика: этой мой последний розыгрыш! Никаких напутствий и пожеланий говорить не буду: мой крестник вам все сказал. Живите долго, не торопитесь встретиться со мной, у нас еще Вечность впереди. — Он весело повторил: — Живите долго! Володя, давай!»
И тут же комнату заполнил голос Высоцкого: «Истопи ты мне баньку по-белому…»
Савелий покачал головой, низко поклонился своему земному учителю, потом выпрямился, подошел к неутешной вдове, обнял ее и прошептал:
— Вы о похоронах не волнуйтесь: мы, его ученики, все сделаем как надо! Как Батя хотел!
Та безропотно кивнула, прекрасно понимая, что ее муж был не просто военным, но и наставником, у которого несчетное количество подопечных и учеников, и они ДОЛЖНЫ отдать ему почести и проститься с ним.
— Спасибо всем, — сказала она и тихо добавила: — Прошу исполнить последнюю волю покойного.
Посторонние тихо вышли, оставив семью наедине со своим горем…
Савелий и Воронов сели в машину и несколько минут молчали.
— Нужно позвонить Богомолову, — сказал наконец Савелий, и Воронов тут же достал из кармана трубку сотового телефона. — Константин Иванович? Это Савелий!
— Ты что, все еще пьян? — спросил генерал. — Забыл, как тебя зовут? — Богомолов рассердился: нельзя допускать такие проколы.
— Константин Иванович… — снова начал Савелий.
— Что случилось?
Савелий помолчал немного и наконец собрался с духом.
— Батя умер.
— Филя?! — вскрикнул Богомолов. — Когда?
— Только что.
— Ты там?
— Да.
— Слава Богу! Он боялся, что не успеет благословить своего лучшего ученика.
— Когда он вам это сказал?
— Когда первый инфаркт получил. Ты в Америке был… Мощный старик!
— Генерал вздохнул. — Жаль, что меня не было рядом…
— Именно так он и сказал: «Жаль, нет сейчас рядом еще одного близкого мне человека… Представляю, как Костя расстроится…» Просил извиниться за него, что не дождался, но и расстраивать не хотел…
— Вот чудак, — с нежностью в голосе произнес Богомолов, опять вздохнул и спросил: — Займешься похоронами?
— Конечно.
— Только не экономь, пожалуйста: я выделю из фондов Управления.
— Кладбище какое?
— Разве ты не знаешь?
— О чем?
— Филя из очень древнего дворянского рода. По мужской линии все были военными, а прадед при Бородинском сражении прямо из рук российского императора получил высочайшую награду… Да, все они достойно служили Отечеству! — с гордостью за друга произнес Богомолов.
— Его прадед, дед и отец похоронены на Ваганьковском: у них даже фамильный склеп стоит, там же и его место есть. Он еще три года назад все оформил. Очень уж ему не хотелось лишние хлопоты доставлять своим близким. Высоцкий-то поет?
— Да, «баньку» он попросил. Напоследок такое учудил! — Савелий усмехнулся и рассказал о последнем розыгрыше генерала Говорова.
Они разговаривали с ним так, словно он был жив, просто находился не рядом с ними, а гдето в другом месте. Такое ощущение бывает всегда, когда не можешь примириться с тем, что близкий тебе человек ушел навсегда и ты уже никогда не увидишь, как он улыбается, не услышишь его голос. Никогда. НИКОГДА! Какое безысходное слово!
— Странно, — сказал Богомолов. — Разумом понимаешь, что человека уже нет в живых, а сердце никак не хочет с этим смириться, и все кажется, что сейчас откроется дверь, войдет Филя и спросит: «Ну что, здорово я вас разыграл?»
Богомолов будто «подслушал» мысли Савелия.
— Ладно. Михаил Никифорович все сделает, как нужно: пару-тройку дней генерал дома полежит, потом
