шпионить. Вот бы увидеть что-нибудь колдовское! Может быть, на кухне стоит котел, а в нем варятся жабы с крапивой, слизняками, кошачьей слюной и школьными обедами. Брр. То и дело Эллен вставала на цыпочки в надежде разглядеть метлу или остроконечный колпак, хоть и не у каждой ведьмы они есть. Вдруг миссис Робб вонзает иглы в самодельных куколок, напевая под нос что-то зловещее? Или передвигает предметы одной лишь силой злобного взгляда?
К собственному удивлению, миссис Робб все больше радовалась серьезному личику, выглядывавшему из-за кустов крыжовника. Худенькая девочка, смотрит на мир из-под густой темной челки. Руки и ноги большие. Вырастет – будет высокой, и сейчас ей нужно хорошо питаться. Это сразу видно. Миссис Робб твердила про себя: вмешиваться ни к чему, до добра это не доведет. И все же решила, что пара пшеничных лепешек и кусок шоколадного торта не повредят.
Девочку она завлекала в сад, как приманивают лазоревок и воробьев, – лакомыми кусочками. На кусте крыжовника Эллен находила маленькие яркие свертки, развешанные, будто елочные игрушки. Вначале они лишь укрепили ее подозрения. «Ага! – думала Эллен. – Это обман, ведьмины штучки! Меня не проведешь». На другой день – новый сверток. Потом – еще и еще. И в один прекрасный день Эллен не удержалась. Открыла сверток, а оттуда блеснули три конфеты в прозрачных лиловых фантиках. Но есть их нельзя. А то, чего доброго, полетишь над землей, извергая фонтаны рвоты. Уж ее никакая ведьма не проведет, ни за что на свете. Но шоколадные конфеты лежали в руке у Эллен, такие вкусные на вид! Девочка развернула одну, не спеша положила в рот, улеглась на спину и стала смотреть сквозь обертку – через нее весь мир казался лиловым.
День за днем ходила Эллен в сад, и каждый раз ее ждал новый подарок, в яркой обертке, обвязанный золотой лентой. Сидя на корточках, Эллен лакомилась домашними ирисками или шоколадным пудингом, терпеливо ждала, когда же начнут действовать чары, вдыхала аромат свежей земли и прислушивалась: где-то лает собака, в окрестных садах поют дрозды, соседка миссис Раш несет белье из стирки, мистер Джонсон заводит машину, вдалеке играет детвора. Эллен все про всех знала. Прохладными весенними днями она, наблюдая, как изо рта вырывается пар, шептала свои любимые слова. Те самые, что сказала сестра, когда уронила помаду в унитаз. Повторяла много-много раз. «Черт подери». Замечательно! «Черт подери-дери-дери!»
Эллен прислушивалась к звукам, доносившимся с поля для гольфа. Двое игроков, в клетчатых брюках и твидовых кепках, прошагали мимо с тележками, обсуждая игру. Где-то вдали прогрохотал обоз колонистов, кричали и свистели погонщики, понукая усталых лошадей. Поздновато им переезжать, подумала Эллен. Пора спать ложиться. Разжигать костры. А женщинам – варить кофе и бобы.
Вот возвращаются домой мальчишки с палками. Говорят о чем-то непонятном. Хитрые они, эти мальчишки. Не разберешь, о чем разговаривают. И сами озвучивают свои рассказы, как в фильмах. «И тут черная машина перевернулась – ииии-тр-рах-бабах!»
Мимо не спеша проскакал одинокий индейский воин, с оленьей тушей поперек седла. То-то обрадуются его соплеменники, подумала Эллен.
Везде набухали почки, но для цветов было еще прохладно. Эллен посмотрела на куст крыжовника, на серебристую березу у ограды. Почки маленькие, зеленые, вот-вот лопнут. Интересно, это больно? Может, деревья тяжело дышат и кричат, как женщины в воскресных ковбойских фильмах? «До врача ее довезти не успеем. Она вот-вот родит. Принеси-ка немного виски и вскипяти воды, да побольше. И найди, что бы ей такое прикусить, а то орать здорово будет». Крупный план: лицо будущей матери, искаженное болью. Вцепилась в железную кровать, пальцы побелели, лоб влажный, по вискам струится пот. Волосы спутаны. Будущий отец мечется взад-вперед по комнате, а жена его вопит. Кричит и кричит, не унимаясь. Она никогда так не будет вопить. Нет уж. У нее никогда не будет детей, ни за что на свете. Рожать больно. Больнее, чем розги или разбитая коленка. И вообще расти страшно. Страшно превращаться из девочки в женщину. Неужели она станет похожей на маму? Будет носить чулки с поясом? И спать в бигуди? Нет уж, спасибо.
Целую неделю миссис Робб развешивала маленькие блестящие свертки, а потом взяла да и постучала в стекло. Эллен застыла от ужаса. Ну и дела! Ведьма, конечно, знает, что за ней шпионят, но неужто она и впрямь откроет окно и заговорит? А вдруг она вовсе не ведьма, а самая обычная старушка? Вот будет обидно! Но от взрослых никогда не знаешь, чего ждать, особенно от таких.
Ведьма протянула тарелку с шоколадным тортом и поманила Эллен к себе. Идти, ясное дело, нельзя. Мама учила остерегаться незнакомых. Только уж очень интересно взглянуть наконец на ведьмину кухню: есть ли там котел, или черная кошка, или еще что-нибудь колдовское? Да и шоколадный торт с виду совсем как настоящий: большой и пышный, сверху, как полагается, глазурь, а внутри – крем. Точь-в-точь как в книжках – как же не попробовать?
Диковинная оказалась у миссис Робб кухня – совсем не такая, как дома у Эллен. С перекладины над белой плитой свисали начищенные до блеска медные кастрюли. Мать Эллен готовила на плите с тремя конфорками, у нее были две большие кастрюли и одна маленькая, одна сковородка для картошки, другая – для всякой всячины. А здесь на стенах висели рядами полки, уставленные белыми и синими тарелками, кружками, мисками. На крючках аккуратно развешаны чашки. Но ничего зловещего не видно. Эллен огляделась. Ни подозрительных зелий, ни жаб, ни вонючих кореньев, ни бутылочек с едкими настоями. А так хотелось бы найти волшебную книгу – старинную, толстую, в кожаном переплете, всю в пятнах. Или крысиную кровь, рог единорога, вороний глаз или что-нибудь еще. Но, увы, в доме пахло лавандой и сдобой. Эллен стало обидно. Эта старушка живет в тепле и уюте. Как она смеет?
– Это зелье? – спросила наконец Эллен.
– Зелье? – удивилась миссис Робб. – Это чай. Просто чай с шоколадным тортом.
Чай с молоком в большой сине-белой чашке, поблескивающий глазурью кусок торта – ну и сокровища, вот так угощение! Одной рукой такую тяжелую чашку ко рту не поднесешь, придется двумя. Но разве можно пить ведьмино варево? Пробовать ведьмины лакомства? Ведь так недолго превратиться в вешалку для шляп или в букашку-козявку. И что тогда? Стану такой крошечной, что до дома ползти придется целую неделю, а когда доползешь, никто и не узнает.
«Где эта девчонка? – спросит сердито мать. – Уже целый месяц дома не появлялась. Продадим-ка ее кровать, да забудем о ней». «Но я же здесь, в кладовке!» – пропищит Эллен еле слышным голоском, едва сдерживая слезы. Но никто не догадается, что это она. Раздавят ее или выгонят на улицу метлой да кочергой.
– Ну? – начала ведьма, усаживаясь напротив Эллен. – И что ты делаешь в моем крыжовнике? – Голос у нее был низкий, старушечий. Потрескался от времени, как чашки, подумалось Эллен.
– Смотрю.
– Смотришь? На что же ты смотришь?
– На все подряд. На птиц, на скворцов.
