новых возможностей производства и распределения товаров и услуг — стремление ограничить сферу его деятельности получили новое мощное подтверждение. Возможно, влиятельность нового экономического движения только возрастала от того, что оно действовало не от лица индивида и его неотъемлемых прав, а выступало от имени самой природы. Экономические «законы» (устанавливающие, что труд обусловливается естественными потребностями и является средством создания богатства; предписывающие воздержание в настоящем ради будущих удовольствий — воздержание, ведущее к накоплению капитала, который, в свою очередь, служит дальнейшему увеличению богатства), свободная конкуренция и обмен, известные как законы предложения и спроса — все это «естественные» законы. Их противопоставляли законам политики как чему-то искусственному, как творению человека. Из традиционных понятий наименьшие сомнения вызывало представление о природе, благодаря чему природа и стала чем-то таким, к чему было принято постоянно взывать. Между тем, прежнее метафизические понятие естественного закона было преобразовано в экономическую концепцию; законы природы, преломившись сквозь призму человеческого естества, регулировали производство и обмен товарами и услугами; причем наибольшее социальное процветание и прогресс обеспечивался ими именно тогда, когда удавалось оградить их от вмешательства всех искусственных, то есть политических факторов. Мнение большинства не особо щепетильно в том, что касается соблюдения логической непротиворечивости. Экономическая теория
Экономическая концепция утилитаризма явилась столь важным фактором развития теории демократического движения (но не его практики), что есть смысл изложить здесь ее основное содержание. Каждая личность естественным образом стремится к улучшению собственного положения. А достичь такого улучшения возможно только благодаря промышленности. Естественно, каждая личность лучше, чем кто бы то ни было, способна судить о том, в чем состоят ее интересы, так что если освободить человека от влияния искусственных ограничений, то наилучшим выражением его интересов явится тот выбор, который он сделает в сфере труда и обмена товарами и услугами. Так, не допуская случайностей, он будет тем больше содействовать собственному счастью, чем больше энергии вложит в работу, чем больше смекалки проявит при обмене и чем самоотверженнее будет экономить. Богатство и безопасность являют собой естественное вознаграждение за добродетельность в экономической сфере. В то же время, проявляемые индивидами трудолюбие, истовость в коммерции и разнообразные способности содействуют и социальному благу. Невидимое участие благодетельного провидения, давшего нам естественные законы, заставляет труд, капитал и торговлю действовать в гармонии, на благо людей — всех вместе и каждого в отдельности. При этом опасностью, которой следует страшиться, является вмешательство со стороны правительства. В политическом же регулировании нужда имеется лишь постольку, поскольку индивиду случается нечаянно, либо намеренно — ведь собственность, находящаяся во владении людей трудолюбивых и способных, может представлять собой соблазн для праздных и бестолковых — посягать на деятельность и собственность другого. Такого рода посягательства и составляют суть всякой несправедливости, функция же правительства состоит в обеспечении справедливости — имея в виду, главным образом, защиту собственности и заключаемых в процессе коммерческого обмена договоров. Не будь государства, люди могли бы присваивать себе собственность других. А такое присвоение не только означает несправедливость в отношении труженика, но и порождает в собственниках чувство неуверенности, отвращая их от упорного труда, и тем самым замедляет или вовсе приостанавливает социальный прогресс. С другой стороны, подобное понимание функций государства играет роль автоматического ограничителя деятельности правительства. Государство само является справедливым только тогда, когда оно действует в обеспечение справедливости, понимаемой в изложенном выше смысле.
Согласно данной трактовке, главная проблема политики есть в сущности проблема обнаружения и обеспечения определенных приемов, максимально ограничивающих деятельность правительства предписываемой ему законом защитой экономических интересов, частью которых является забота отдельно взятого человека о благосостоянии собственной жизни и собственного тела. Все правители вожделеют к тому, чтобы затрачивать минимум личных усилий на обретение собственности. Будучи предоставлены самим себе, они употребляют всю власть, которой наделены в силу занимаемого ими официального положения, на то, чтобы произвольно облагать налогами богатства других. И если они защищают промышленность и труд частных граждан от посягательств других частных граждан, то это потому только, что тем самым они достигают увеличения общего объема ресурсов, часть которых используется ими в собственных целях. Таким образом, суть главной проблемы правления сводится к следующему: что может помешать правителям осуществлять свои интересы за счет тех, кем они управляют? Или, выражаясь позитивно, при помощи каких политических средств можно добиться отождествления правителями собственных интересов с интересами подвластных им людей?
Ответ на этот вопрос дал не кто иной, как Джеймс Милль, предложивший классическую формулировку природы политической демократии. Ее существенными чертами являются всеобщие выборы чиновников, кратковременность пребывания их у власти и частое проведение выборов. Если бы от самих граждан зависело, будет ли пребывать у власти тот или иной государственный чиновник и какое вознаграждение получит он за свою службу, то личные интересы чиновников совпадали бы с интересами всего народа — по крайней мере, с той его частью, которая отличается трудолюбием и обладает собственностью. Чиновники, избираемые всеобщим голосованием, будут сознавать, что избрание их на должность зависит от того, насколько истово и умело будут защищать они интересы населения. Кратковременность пребывания на посту и частые выборы обеспечат регулярную отчетность чиновников; день открытия избирательных участков явится для них судным днем. Страх перед этим днем будет вынуждать их к постоянному самоконтролю.
Конечно, изложив экономическую концепцию утилитаризма подобным образом, я допустил излишнее упрощение и без того упрощенных представлений. Диссертация Джеймса Милля была написана им до принятия билля о реформе 1832 года. С прагматической точки зрения, он представлял собой аргумент в пользу расширения избирательного права, которое в тот период в основном принадлежало наследственным землевладельцам, фабрикантам и купцам. У Джеймса Милля чистые демократии вызывали только ужас. Он противостоял предоставлению избирательного права женщинам.[13] Он был заинтересован в том, чтобы в результате введения в промышленности и в торговле паровых двигателей сформировался новый «средний класс». Его позиция ясно выразилась в присущем ему убеждении, что даже если бы избирательное право было предоставлено и низшим сословиям, средний класс, «наделяющий науку, искусство и самое законодательство наиболее выдающимися достижениями и являющийся основным источником всего, что только есть в природе человека утонченного и возвышенного, представляет собой ту часть сообщества, влияние которого и должно быть решающим.» Однако, эта доктрина, несмотря на всю ее упрощенность и исторически обусловленную тенденциозность, заявляла, что ее психологические основания обладают универсальной истинностью; она дает верное изложение тех принципов, которые, как полагали, служили обоснованием демократизации правления. Нет нужды впадать в излишний критицизм. Различия между тем, что утверждается в данной теории, и тем, что в действительности имело место в ходе становления демократического правления, говорят сами за себя. Это несовпадение служит достаточной критикой. Вместе с тем, сам факт несовпадения показывает, что имевшие место события проистекали не из теории, а принадлежали к тому аспекту реальности, который не имеет никакого отношения не только к теориям, но и к политике: речь идет о таком событии, как начала использования в различных механизмах паровых двигателей.
Однако, было бы огромной ошибкой рассматривать представление об изолированном индивиде, «от природы» обладающем неотъемлемыми правами, отдельно от ассоциации; а представления об экономических законах как естественных — в отличие от законов политики, считающихся противоестественными и потому вредными (за исключением тех случаев, когда они находятся в определенном контексте) — праздными и бессмысленными. Данные представления есть нечто большее, чем
