небольшой, четырехсотенного состава, и оттачивать взаимодействие, доводить его до высокой степени боевой готовности предстояло уже в ходе боевых действий. Представляя Ивана полку, Анненков не жалея лестных слов охарактеризовал его... Все, конечно, и без того помнили о знаменитой атаке в мартовском штурме Андреевки, и слова атамана лишь добавили Ивану авторитета. И он сразу стал пользоваться оным не только у своих земляков, хотя опять у него в подчинении оказались немало офицеров, вахмистров урядников и рядовых значительно старше его по возрасту. Почти весь личный состав полка состоял из казаков 'обстрелянных', как на германском и кавказском фронтах, так и непосредственно в составе анненковских войск.
На этот раз наступление с самого начала развивалось успешно. Защитники 'Черкасской обороны' оказались в настоящей осаде и лишились возможности получать помощь от красного Туркестана из Верного. Боеприпасы для стрелкового оружия им еще как-то по горным тропам перебрасывали, но вот доставлять артиллерийские снаряды оказалось невозможно. Потому белые в огневой мощи имели подавляющее превосходство. Под той же Андреевкой анненковские артиллеристы уже после нескольких часов артиллерийской дуэли полностью подавили огневые точки противника. Имея достаточно снарядов, они брали их 'на вилку' и выводили из строя. Затем, сосредоточив огонь на узком участке обороны противника, они буквально перепахивали долговременные укрепления красных, одновременно простреливая их тылы, препятствуя подвозу боеприпасов и эвакуации раненых. Именно артиллеристы обеспечили успех общего наступления на второй день. В результате уже беспрепятственного фронтального штурма пехотных полков в лоб, и конных в обход, Андреевка была взята. Отступающих красных с обоих флангов обошли конные 'лавы' анненковцев. Одной из этих 'лав' командовал Иван.
Через несколько дней непрерывных боев, совсем недавно неприступный фронт 'Черкасской обороны' прорвали еще в нескольких местах, единая стоверстная линия обороны оказалась разрезана. Части красных метались внутри всё суживающегося кольца. Штаб обороны в панике посылал из Черкасского гонцов в Верный с мольбами о помощи. Большинство гонцов перехватывалось, но некоторые, хорошо зная местность пробирались в Южное Семиречье, в благоухающий ароматом яблочных садов Верный, где передавали донесения о плачевном состоянии 'Черкасской обороны'. Командование войск Советского Туркестана предприняло попытку в начале августа деблокировать окруженных. Анненков это предвидел и вовремя укрепил гарнизон ключевой крепости Копал подразделениями сформированными из местных семиреченских казаков. 'Семиреки' встали насмерть, помня, чем закончилось пришествие в их станицы красных в первой половине 18-го года. После того, как все атаки деблокирующий группировки красных отбитли, положение осажденных стало критическим. Красные потеряли большую часть своей территории и оборонялись уже на небольшом пятачке в районе сел Черкасское, Петропавловское и Ананьевское. Здесь они вновь попытались организовать круговую оборону. Казалось, остался последний штурм, чтобы добить истекающего кровью противника, и затем идти от Копала на благодатный юг, на Верный и далее на Ташкент...
Заняв большинство мятежных деревень анненковский 'отряд особого назначения' приступил к их 'дебольшевизации'. Зверствовали не только каратели, но и казаки-семиреки, мстя за гибель и поругание близких, за разорение родных станиц, вешали, расстреливали, рубили, насиловали, жгли... Разбежавшиеся по степи и горным ущельям остатки красных отрядов и беженцы беспощадно, поголовно уничтожались. Тех, кто отступил на последний рубеж обороны ждала та же участь, ибо у них, полностью окруженных, кончались боеприпасы... И, в тот момент, когда Анненков собирался окончательно добить врага, Верховный отдал приказ перебросить Партизанскую дивизию на Урал, ибо там к концу лета положение ещё более ухудшилось.
Человек в сухопутной войне неискушенный, адмирал Колчак еще не предчувствовал катастрофы своего Восточного фронта. Но Анненков, находясь в тысяче верст от главного театра военных действий, отчетливо это видел. Он не спешил выполнять спонтанный приказ из Омска, да и не мог этого сделать, потому что части пришлось бы выводить из боя, снимать осаду. Атаман поступил по-своему. Передав осаду Черкасского своим заместителям, и наказав им наступления не предпринимать, а брать противника измором - у осажденных и продовольствие было на исходе. Сам же он со штабом расположился в Учарале и оттуда начал укрепление административной власти на местах. Он собирался всерьез и надолго управлять огромным краем, включавшем Семипалатинскую область и завоеванную им часть Семиречья. Анненков хотел укрепиться и властвовать здесь, даже если Колчак потерпит окончательный крах. Он спешил хотя бы в самых крупных населенных пунктах во главе поставить своих доверенных людей. В связи с этим он не мог не вспомнить, о крупнейшей во всем третьем отделе станице Усть-Бухтарминской и ее атамане, который явно 'его' человеком не был. Просто надавить на атамана отдела, чтобы тот росчерком пера снял с должности старого станичного атамана... Нет, это вряд ли бы прошло, ведь должность станичного атамана не назначаемая, а выборная. Анннеков в таких случаях действовал по своей 'схеме'. И сейчас он решил послать в Усть-Бухтарму своего доверенного человека-ревизора. Ехать с такой миссией, офицеров особо желающих не нашлось, за исключением... Произведенный в сотники, за отличие в июльско-августовских боях, Степан Решетников во главе взвода из своей сотни атаманского полка в конце августа выехал с так называемой инспекцией в свою родную станицу. Анненков не хотел посылать Степана - как-никак родственник станичного атамана. Но свежеиспеченный сотник так рьяно напрашивался, божился, что этого старого пня Фокина 'возьмет за жабры', что брат-атаман в конце-концов согласился...
Дома Степана встречали как героя. Слухи о победах в Семиречье доходили сюда гораздо быстрее и звучали куда 'громче', чем о неудачах на Урале. Отец и мать, не видевшие старшего сына уже больше года, не пожалели трех баранов, отпраздновали радостное событие. Полина встретила деверя сдержанно, но когда Степан вместе с письмом от Ивана передал и его подарок, купленные у купца-семирека пару серег с изумрудами, она заметно потеплела и внешне не проявляла былой антипатии. Более того, улучив момент, она с мольбой в глазах расспросила его без посторонних: что, как, не рискует ли в бою, как его нога?... Степан как мог успокоил её, хоть говорить о брате мог лишь в общих чертах - ведь они воевали в разных полках, не рядом, не вместе. Он поведал ей об Иване то же, что и всем, что поставлен командовать полком, произведен в есаулы, ибо опять успел отличиться уже на новой должности, и вообще далеко пойдет брат, тем более что Анненков его очень ценит, а нога, что нога, почти зажила, хромает совсем чуть-чуть...
Целых два дня по приезду Степана в доме Решетниковых гуляли. Хотя в станице, в общем-то, было уже не до празднеств. Сам Степан в пять домов привез тяжкие известия о гибели казаков, еще в несколько о различных ранениях. Приезжали и из поселков справляться о своих служивых, и тоже не все получали утешительные известия. Еще хуже известия с полутора-двухмесячной задержкой приходили с Восточного фронта, где воевали полки, куда входили усть-бухтарминцы - в общем уже более полутора десятков новых вдов появилось в станице за последние два-три месяца. И еще одна важнейшая причина вроде бы не предполагала излишних празднеств - шла уборка урожая. Пшеница уродилась как никогда, с десятины снимали по сто и более пудов.
Приехавшие со Степаном казаки-атаманцы все родом были с 'Горькой линии'. Они удивлялись, что так много усть-бухтарминских казаков, способных носить оружие, не попали ни под какую мобилизацию и сидят дома. Они вроде бы числились в местной милиции, но фактически в основном занимались своим личным хозяйством. И сама станица удивила приезжих казаков - с четырнадцатого года непрерывно идет война, а здесь так много справных, крепких хозяйств, казачки как в доброе старое время, в основном гладкие, хорошо одетые, дети ухоженные, по вечерам шумно гуляют подростки и девчата, с песнями и гармонями. В общем если бы не частичное отсутствие казаков служивого возраста от 21 до 33-х лет, ничто бы не указывало, что эта станица вносит свою лепту в 'белое дело'. В их же станицах и поселках, в Омском и Кокчетавском отделах, казаков всех трех очередей уже выгребли 'под метлу', более того принялись и за сорокалетних. Потому в поле работать в основном приходилось старикам, бабам и старшим ребятишкам. Обратили внимание приезжие и на Полину, находившуюся в стадии ранней беременности. Узнав, что она жена Ивана, казаки восхищенно качали головами и говорили своему командиру:
- Да, Степан Игнатьич, брат твой не только воевать мастак, но и жен выбирать умеет. Ишь краля какая, хоть и брюхатая, её куды не гляди, хоть с переду, хоть с заду, хоть с боков, глаз не оторвать.
Не желая праздно шататься по станице со своими людьми в страду, Степан как можно скорее поспешил обговорить все дела с Тихоном Никитичем. Представил ему все документы, подписанные Анненковым и согласованные с руководством отдела, полномочия на проведения административной проверки деятельности станичного правления и лично станичного атамана...
