потому призывали в спешке, в условиях острой нехватки обмундирования, стрелкового вооружения, лошадей. Чехи, окончательно сообразив, что дело 'пахнет керосином', уже не столько поддерживали белых, сколько мешали им. Они полностью устранились от боевых действий, забили своими составами и без того перегруженную транссибирскую магистраль. Не веря в боеспособность колчаковских войск, резко сократили свою материальную помощь и союзники. Таким образом, Белая Сибирь, не имевшая своей оборонной промышленности, фактически оставлялась один на один с Красной Армией, подпираемой хоть и полуголодными, но многолюдными губерниями центральной России, питаемой оборонными заводами Петрограда, Москвы, Тулы...
Если всеобщая мобилизация на Горькой линии проходила под знаком угрозы захвата казачьих станиц и поселков приближавшимся врагом, и потому сам этот фактор ускорял ее, то в третьем отделе она сразу стала не укладываться в отведенные войсковым штабом сроки. И в станицах не спешили отправляться на фронт, да и сама обстановка не позволяла бросать свои семьи на произвол судьбы, оставлять их беззащитными перед все усиливающимся красно-партизанским движением. Первыми вновь активизировались партизаны на северном Алтае, в районе многострадальной Бийской линии. Потом тревогу забили в станицах на крайних южных рубежах войска, по соседству с бухтарминской линией. Тамошние станичные атаманы Христом Богом молили оставить последних мобилизованных казаков для самоохраны, ибо мужики с окрестных деревень явно готовились вырезать все казачье население, как только они отбудут на фронт...
В такой ситуации и Тихон Никитич, хоть прямой угрозы Уст-Бухтарме и не было, счел возможным попридержать казаков моложе двадцати одного года и старше тридцати джвух лет, якобы для формирования дополнительных самоохранных сил. Ну, а что касается казаков строевых и льготных нарядов, которые продолжали под различными предлогами, и благодаря попустительству станичного атамана оставаться в станице... их пришлось всех срочно отправить на сборный пункт при штабе отдела в Усть- Каменогорск. Усть-бухтарминских казаков опять прибыло значительно меньше положенного, но зато они как всегда были куда лучше прочих обмундированы, все с шашками, винтовками и на конях. Им всего-то и требовалось получить патроны и хоть сразу в бой. Призванных из других станиц, приходилось уже в сборном лагере обмундировывать, и вооружать, в условиях нехватки на складах, и обмундирования, и вооружения. Они часто прибывали без шинелей, с одними шашками, а в лучшем случае с берданками, пешие. Их отправляли дальше пароходами через Семипалатинск и Павлодар в Омск, а оттуда прямиком на фронт. Потому многих усть-бухтарминцев, как наиболее боеспособных, Отдел отправлял не в Омск, а пополнял ими близлежащие части 2-го Степного корпуса, осуществлявшего боевые действия против красных партизан на Северном Алтае.
Колчак отдал приказ о переброске 'Партизанской' дивизии на главный фронт еще в августе, но Анненков не мог просто так уйти из Семиречья, перечеркнуть многомесячный ратный и организационный труд, оставить недобитым врага. К тому же атаман не так уж зависел от Верховного и надеялся, что сможет существовать автономно. В ходе интенсивных телеграфных переговоров со ставкой Верховного сошлись на компромиссном варианте. На помощь Восточному фронту направлялись те части дивизии, которые не принимали непосредственного участия в августовско-сентябрьских боевых действиях в Семиречье. То есть те, что дислоцировались в Семипалатинской области и на Алтае, в том числе полки 'Голубых улан' и 'Черных Гусар'. То были резервы, которые атаман готовил для наступления на Верный, но пошли они не в Семиречье, а в Западную Сибирь.
Таким образом на Восточный фронт, начиная с августа, стали приходить пехотные и конные полки анненковцев, прекрасно вооруженные, экипированные и обученные. Сконцентрировавшись в районе Петропавловска, они были введены в бой во время сентябрьского контрнаступления белых. Взаимодействуя с Сибирским казачьим корпусом 'Черные гусары' и 'Голубые уланы' отбросили красных за Тобол, освобождая от них станицы 'Горькой линии'. Но решительной победы добиться не удалось. Это было последнее контрнаступление войск Колчака на Восточном фронте Гражданской войны...
В октябре, после фактического провала сентябрьского наступления белых, Анненков уже не сомневался, что главный фронт обречен. У него же в Семиречье именно в октябре опять были успехи. Измученные голодом, цингой, тифом, израсходовав все боеприпасы осажденные в Черкасском красные сдались. Взяли пять тысяч пленных. Расправа, как и следовало ожидать, последовала страшная. Расстреляли и изрубили 1800 человек. Коммунистов атаман допрашивал лично. Среди прочих в плен взяли уполномоченного политотдела семиреченского фронта по черкасскому району Тузова. Этого молодого большевика прислали в Черкасское из Реввоенсовета Туркестанской республики для осуществления, как руководства, так и усиления партийного влияния среди комсостава 'Черкасской обороны'...
- Так что же, господин комиссар, ответь, за что воюешь, зачем народ взбаламутили ты и вот эти?- атаман кивнул в сторону сарая, где были собраны, наиболее 'высокопоставленные' пленники.- Ты значит, идейный, борешься за счастье трудового народа, против мирового капитала... Так что ли?- с усмешкой вопрошал атаман.
Допрос велся в избе, поздним вечером при свете керосиновой лампы, окна давно уже были без стекол и сейчас их заделали кусками фанеры и досок.
- Да пошел ты... Хватить брехать ваше благородие, ведь все равно расстреляешь. Ну, так приказывай своим опричникам, а то мочи нет слушать тебя,- Тузов с разбитыми губами, заплывшим глазом, с повисшей плетью одной рукой, то ли вывихнутой, то ли перебитой, испытывал сильные физические мучения и, скорее всего, действительно хотел поскорее умереть, чтобы их прекратить.
- Нет, ты подожди, успеешь еще к стенке встать. Понимаешь, к нам еще никогда не попадали такие как ты, большевики из идейных. Вот хочу посмотреть на тебя, каков ты изнутри, с какой начинкой, чтобы нам знать, что из себя представляют те большевики, что всю эту кашу заварили,- атаман посмотрел на командиров полков специально собранных, чтобы присутствовать при допросе высокопоставленного большевика.
Иван тоже присутствовал при этом, внимательно приглядываясь к, казалось бы, нервно, зло, но в то же время совершенно равнодушно дожидающемуся своей участи человеку.
- Ты из рабочих?
Анненков любил не просто говорить с пленными а, используя силу своего обаяния, 'перекрашивать' их, делать из красных белыми. И ему это довольно часто удавалось. Если красноармеец, или даже красный командир храбро сражались, брались в плен в бою и без страха были готовы принять смерть... С такими атаман беседовал иной раз подолгу. И многие после таких бесед изъявляли желание вступить в 'Партизанскую дивизию' и проявляли в боях, как говорится, чудеса храбрости, воюя против тех, с кем совсем недавно были в одном строю. Но сейчас, пожалуй, впервые атаман пытался перевербовать комиссара очень высокого ранга.
- Да... из рабочих.
- Откуда?- вкрадчиво спрашивал Анненков.
- А это не твое дело... Слушай атаман, рука у меня болит, мочи нет терпеть. Если доктора не позовешь, к стенке ставь, и не о чем мне с тобой разговаривать,- кусая губы, чтобы превозмочь боль, с остервенением отвечал Тузов.
- Терпи, Господь терпел и нам велел,- с насмешливой издевкой говорил Анненков.- Ты лучше объясни мне, за что воюешь, за какой такой трудовой народ, за какое такое светлое будущее и для кого? А то неведомо нам. Разъясни, может и мы в большевики запишемся,- избу потряс дружный смех 'зрителей'.
- Замучил ты меня, сволочь... Дай хоть присесть,- потребовал Тузов.
- Ответь на вопрос... а тогда посмотрим.
- Тогда слушайте суки золотопогонные... все слушайте. Я последний день живу и ничего не боюсь, вас гадов тоже не боюсь. Плевал я на весь этот трудовой народ, как и ты!... Понимаешь!? Я за свое светлое будущее бился, так же как ты за свое. Только у тебя и у твоих папаши с мамашей было светлое прошлое, а у меня и моих его не было. Потому мы и сильнее хотим этого светлого будущего чем вы, и победим в конце концов!... Ну не я, так другие, такие как я!
