Ответ прозвучал настолько неожиданно, что в избе на некоторое время воцарилась тишина. Кто-то не понял, что сказал комиссар, кто-то осмысливал... Видя это замешательство, Тузов будто почувствовал прилив сил:
- Ну что зенки-то вылупили господа-беляки, мне все одно пропадать, потому я что думаю то и говорю, как на исповеди, хоть и не верую в Бога вашего. Всегда удивлялся, почему людишки верят в эти картинки на иконах намалеванные. Вот я и хотел сам Богом стать, своими руками жизнь себе сотворить, а не молитвами. И сотворил бы, ежели бы ты атаман на пути моем не встал. Кабы не ты, ни в жисть бы никому нашу оборону здесь не сокрушить, потому ты и есть мой самый смертный враг. Ты мою дорогу в это самое светлое будущее заступил.
- Так-так... Понятна твоя линия. Так ты, значит, в самые большие начальники в вашем большевистском руководстве выйти мыслил?- с интересом спросил Анненков.
- Я уже и так вышел, мне 27-м лет, а я уже, можно сказать, над целой армией комиссарил. Да в 35- ть я бы... - Тузов с таким сожалением, отчаянием махнул здоровой рукой, что это вызвало у него очередной болезненный позыв в избитом теле.- А то, что мы победим... это же только дурак не понимает,- тем не менее, нашел он силы до конца высказать свою мысль.
- Ну, допустим... сбылось по твоему. Там же в ваших политотделах жидов полно, чуть не каждый второй комиссар из них,- спокойно даже с удовольствием втянулся в дискуссию атаман.- Ты думаешь, они бы тебя пропустили на эти самые высокие должности, а не сами на них сели?
- Да с жидами мы бы разобрались опосля, нам главное вас с их помощью всех извести, особливо таких как ты. А уж с жидами с этими мы уж как-нибудь без войны справились бы, и спокойно жить стали бы, есть, пить, баб, самых лучших, каких хотим и сколько хотим... Баре пожили, порадовались, хватит, теперь мы большевики баре будем, жить да радоваться. А эти, - Тузов кивнул на стоящих у входа рядовых конвоиров, приведших его на допрос,- которые вам служили, или на вас работали, они на нас будут работать, нам служить. Так что вы нам совсем не нужные, разве что бабы ваши, которые красивые, а вас всех под корень и самим на ваши места встать... А жидов, мы потом тихо в расход выведем. А то, что мы не меньше, а больше вас хорошей, сладкой жизни достойны, о том, вот эта самая война говорит. Эх... жаль, что мне-то в той жизни порадоваться уже не придется. Ладно, чего уж тут, другие поживут-порадуются, такие как я. А тебе атаман, и вам золотопонные жить не много больше моего, запомните это!
Анненков не потерял самообладания, но чувствовалось, уже жалел о том, что устроил публичный допрос. О перевербовке такого комиссара, конечно, не могло быть и речи, но он все же решил до конца выдержать и 'свою линию', сделал ему предложение, от которого большинство других в таких случаях обычно не отказывались:
- Если отрекёшься от большевистских взглядов, прейдешь на нашу сторону... дарую тебе жизнь... Неужто жить не хочешь, а? Я не обману, при всех обещаю, я слово держу.
- Ха-ха... от каких таких взглядов!? Один у меня взгляд, не внизу, а вверху быть, таких как ты скинуть и самому сесть. И у нас таких как я, твердых, много, намного больше чем у вас, и они заберут все, чем вы владели. Владели да в руках плохо держали. А вот за то что ты, мерзавец, эту мою мечту погубил... я тебя...- Тузов собрав последние силы, подался вперед и смачно плюнул кровавой слюной в сторону атамана... Плевок не долетел, но конвоиры подскочили к нему и повалили на пол...
Через полчаса Тузов вместе с прочими руководителями 'Черкасской обороны' повесили. Но после этого допроса куда-то пропал и атаман. Весь оставшийся вечер и ночь его никто не видел, не было его и в избе отведенной ему на постой. Помощники атамана забеспокоились и начали искать... Лишь под утро его обнаружили в конюшне рядом со своим любимым конем Мавром. Атаман, похоже, всю ночь не сомкнул глаз, он сидел на тюке прессованного сена и курил папиросу за папиросой. Анненков курил крайне редко, только в период сильных душевных потрясений. Откровения комиссара, видимо, очень на него подействовали. Этот явно малограмотный, не знавший, что такое философия, молодой большевик просто и точно сформулировал то, что иной раз не было доступно людям ученым и вроде бы умным.
Из Черкасского и других прилегающих сел вскоре после их взятия анненковцам пришлось уйти. Там свирепствовал тиф и над пепелищами бывших цветущих сел бродили лишь разжиревшие от поедания неглубоко зарытых трупов собаки...
ГЛАВА 25
После интенсивных боевых действий по окончательной ликвидации 'Черкасской обороны' основные силы Партизанской дивизии нуждались в отдыхе. Это не означало, что отдыхал и сам атаман. Во второй половине октября он срочно вернулся в Семипалатинск, ибо хотел быть поближе к основному театру военных действий. В Семипалатинск на доформирование перебросили и Усть-Каменогорский полк Ивана Решетникова. Полноценным полком, впрочем, он так и не стал. После потерь, понесенных при решающем штурме Черкассого, полк не насчитывал и двух с половиной сотен. Шли по тракту Семипалатинск-Верный. Внешне уезды и волости, где поработала анненковская контрразведка и каратели, выглядели вполне 'умиротворенными', там функционировали поставленная Анненковым администрация, распоряжения исполнялись неукоснительно, одно имя атамана приводило всех в трепет. Ни о каком красном партизанском движении в районах деятельности Партизанской дивизии не могло быть и речи. Лишь на периферии, на окраинах ее 'сферы влияния' имело место существование небольших отрядов типа 'Красных горных орлов', но и они напоминали о себе крайне редко. Ходили слухи, что в Усть-Каменогорске существует большевистское подполье и, вроде бы, оно пытается координировать действия разрозненных и никому не подконтрольных краснопартизанских отрядов и групп. Но все это было столь пассивно и малоэффективно, что не вызывало даже ответных карательных мер. На Южном Алтае подавляющая часть населения по- прежнему не поддерживала вообще никого, ни 'орлят', ни Колчака. В то же время совсем рядом, на Северном Алтае, где не было осторожных официальных и неофициальных руководителей, кровь лилась рекой. Боестолкновения между ушедшими в партизаны крестьянами и казаками Бийской линии возобновились с новой силой после отъезда большей части бийских казаков по мобилизации на фронт. Налеты партизан на станицы и казачьи поселки сопровождались обязательными грабежами и массовыми насилиями, ответные рейды самоохранных сотен на деревни и села, ставшие партизанскими опорными базами, заканчивались тем же: грабежами, изнасилованиями, сожжением жилищ...
По прибытию в Семипалатинск Анненкову доложили, что исполняющий обязанности начальника штаба дивизии штабс-капитан Сальников часто отлучается из расположения штаба средь бела дня, ездит используя единственном в штабе автомобиль на свою съемную квартиру... Вскоре выяснилась и причина. Предчувствуя падение столицы Белой Сибири, и воспользовавшись отсутствием атамана, штабс-капитан устроил себе командировку в Омск, и в обратный путь прихватил семью. Потому и был он столь озабочен устройством жены и дочерей, в ущерб служебным обязанностям. Этого атаман, никогда не ценившей семейственности, ни понять, ни простить не мог. К тому же он и без того не высоко ценил своего ВРИД НШ. В общем, штабс-капитана от должности незамедлительно отстранили и переведен в тыловую службу дивизии.
Оценивая положение на Восточном фронте, Анненков предчувствовал, что Верховный вновь попросит у него помощи. Это вытекало из того, что в ходе сентябрьского контрнаступления белых в междуречье Ишима и Тобола, возглавивший Сибирский казачий корпус войсковой атаман Иванов-Ринов фактически загубил все контрнаступление. В результате, как его личной нерасторопности, так и некачественной организационной работы в период формирования корпуса, красные под командованием Тухачевского успели вывести свои основные силы из намечающихся 'клещей' и избежали разгрома на правом берегу Тобола. Перегруппировав силы и получив крупные подкрепления, армия Тухачевского вновь перешла в наступление и фронт белых 'затрещал по швам', ибо по настоящему боеспособных частей способных вести упорные оборонительные бои в их рядах было немного. Колчаковские войска нуждались в
