– Недурно, мистер Рейнеке, весьма недурно. Если с лошадьми у тебя все будет так же удачно, как с дамами, то мы оба будем в полном порядке.
Я из-за этого немного покраснел и стал писать имя лошади так медленно, как только мог, просто чтобы сидеть опустив голову как можно дольше.
К счастью для меня, Элизабет спросила, как мне понравился ресторан и еда, я как раз заканчивал писать самую последнюю букву в имени лошади, так что ее вопрос меня вроде как выручил. Ну, я сильно был под впечатлением, когда все это рассказывал. Когда рассказывал о человеке, который готовил еду, и его книжечках и о салфетках, которые он положил нам на колени. Когда рассказывал обо всех тех людях, которые там были, о том, в каких местах мне приходилось есть до этого, это были или очень громкие, или очень тихие места, где ты сам брал себе еду, а потом относил ее к себе, и никто к тебе не подходил.
Я так заговорился, что даже почти рассказал о том, как это было по-особенному, побывать в таком месте с Мэри, и как хорошо нам было идти домой. И наверное, я не следил за собой и мог рассказать все и о фотографии, которую мы собирались сделать. Но я остановился как раз вовремя и вместо этого немного поговорил о тех существах в воде.
К тому времени, как я закончил, я очень устал, а все остальные улыбались. Я думаю, это из-за того, как я глупо, долго и скучно все рассказывал. Но мне было все равно. Я все еще был счастливый. После того, как я закончил рассказывать, вечер шел и дальше, мы стали играть в карты. И пока мы играли, я чувствовал, как хорошо было, что я узнал Мэри, а еще к тому же – Фрэнка и Элизабет. Я даже попытался понять, сколько я уже работаю в этой больнице, как много времени прошло с тех пор, как я сбежал со своего последнего места, поскольку я знал, что прошло не очень много. Но если подумать о том, какой одинокий я был тогда, и сравнить с тем, как хорошо мне с друзьями сейчас, то может показаться, что прошло целых сто лет. Или вроде того.
Пока я все это обдумывал, настала моя очередь ходить. И все стали звать меня, потому что в мыслях я был очень далеко и ни на что не обращал внимания. Они даже немного меня потеребили, чтобы я проснулся, когда я разбирал свои карты. И когда я выложил карту, которую выбрал, они все снова замолчали и сосредоточились на игре, а у меня появилась самая странная мысль, которая только могла возникнуть. И я стал обдумывать эту очень странную мысль.
Это было в основном из-за того, как хорошо быть среди всех этих вещей, и из-за того, какой я был счастливый. И вот что я начал думать: я начал представлять, что все, что сказала мне Мэри, – правда. Что если, когда она сделает эту фотографию, вдруг окажется, что у меня в животе совсем пусто – там ничего нет. И я начал представлять себе, как я сразу стану настоящим и нормальным человеком, которому больше нечего бояться и незачем бежать. И все это означало, что если у меня никогда не будет этих богатых и роскошных вещей, о которых я думал, я не буду очень сильно переживать. Потому что вместо этого я всегда смогу оставаться в этой больнице и даже, несмотря на то, что мне всегда придется садовничать, я каждый вечер смогу навещать Элизабет и Фрэнка. Или даже у меня будут еще друзья, потому что мне будет нечего бояться.
И больше всего мне хотелось бы стать настоящим другом Мэри.
Я знаю, для меня это очень необычно – так думать. Но все время, пока мы играли в карты, я думал про это и дальше и надеялся, что, может быть, на моей фотографии не будет совсем никакой драгоценности.
И вот, когда Фрэнк и Элизабет собрались идти домой на ночь и Мэри спросила меня, не волнуюсь ли я насчет следующего дня, я просто покачал головой и сказал, что не волнуюсь. Совсем.
– А что, если окажется, что нет никакой драгоценности, мистер Рейнеке? – спросила она. – Я знаю, ты не думаешь, что такое возможно, но… просто представь, ради меня, что так и окажется. Каково тебе тогда будет?
И я ей улыбнулся и сказал только, что я буду счастливый. Потому что я освобожусь от опасности. И она улыбнулась мне в ответ.
– Знаешь, – сказала она, – я думаю, что все будет замечательно, мистер Рейнеке. Я действительно так думаю. – И она пошла налить нам обоим еще портвейна. И попереключать каналы в телевизоре.
А после этого она сказала одну довольно странную вещь. Которую я не особо понял. Это было, когда я смотрел на экран и слушал всякие штуки, которые говорят оттуда люди. И когда один что-то такое сказал, я услышал, как Мэри что-то недовольно пробормотала и стала говорить, перекрикивая то, что говорили на экране.
– Знаешь, – сказала она, – ты гораздо счастливее многих людей, мистер Рейнеке. К сожалению, большинство людей не видят того, что считают правдой, и строят свои жизни вокруг этого… Как жаль, что нет камеры, которая так же легко показала бы им, как все устроено.
Мне даже показалось, что она волнуется, и вместо того, чтобы смотреть на экран, как она делала до этого, она обернулась и стала смотреть на меня.
– Просто подумай обо всех тех людях, которые сидели вокруг нас в ресторане, – сказала она. – Просто представь, что все вещи, которые они знают о себе, о мире, что они считают правдой, этой правдой может и не быть. И они думают, что это тянет их наверх, а оно, может быть, тянет их вниз. Или, может, то, что, как они думают, приводит их в мир, на самом деле отгораживает от него. Но нет такого фотоаппарата, который позволил бы им увидеть правду, чтобы они смогли что-то изменить. И они уходят навсегда.
Мне кажется, она должна была понять, насколько я смутился, просто по моему лицу, потому что сразу рассмеялась и извинилась и сказала, чтобы я не обращал на это внимания, по крайней мере сегодня. Затем она взяла карты, которые все еще лежали на столе, и сказала, что хочет рассказать мне шутку, которую она придумала, когда Фрэнк и Элизабет еще были здесь.
– Ладно, – сказал я, и она снова и снова просматривала колоду, пока не нашла карту, которую хотела.
– Я думаю, что мне не стоило говорить этого, пока мы вместе играли в карты, – сказала она. – Ну вот, посмотри, это твоя карта. Король бубен.[1] – И она поднесла ее к свету и сказала, что вот так она рассмотрит мой живот, чтобы узнать, есть ли там внутри брильянт.
Я сказал, что это не могу быть я, потому что у него обе половины лица на одной стороне, а я так не умею.
– А представь себе, что умеешь, – сказала Мэри. – Это было бы нечто.
А потом я начал притворяться, будто я заметил такого человека в ресторане, возле аквариума с существами. Но она мне совсем не поверила. Сказала, что это неправда. Но я все равно продолжал притворяться еще немного, просто для забавы.
Мы с Мэри ушли почти сразу после этого. Я сполоснул стаканы, пока она выключала телевизор и убирала карты. Когда она не смотрела в мою сторону, я поднес наши стаканы так близко друг к другу, что они даже соприкасались. А потом мы выключили свет, и я запер дверь снаружи.
Самое лучшее, что со мной случалось в жизни, произошло, когда мы вышли в темноту через главную дверь. Я открыл дверь и вышел первым, а когда Мэри вышла за мной, то сказала:
– Вы очень храбрый человек, мистер Рейнеке. Немногие люди согласились бы сделать такую фотографию, даже если бы у них была возможность.
А потом она подошла… и поцеловала меня. Поцеловала меня всего один раз, в губы. И пока я там изумленно стоял, она сказала, что утром придет в сад и расскажет мне, как провести меня в это место.
А потом ушла.
Я разделся и некоторое время лежал на кровати без сна и очень удивлялся. И еще меня переполняло счастье от того, что Мэри меня поцеловала. На самом деле я так волновался, когда думал об этом и о моей фотографии, что долго не мог уснуть. И я просто долго лежал, постукивал пальцами по щитку и обдумывал все снова и снова.
Я думал, как я бы удивился в те дни, когда Мод спускалась вниз, если бы узнал, что однажды, в один особенный день, я пойду есть вместе с Мэри и она меня поцелует. Потом я еще подумал, как я иногда сильно ненавидел сад и как хотел, чтобы моя драгоценность вышла и освободила меня.
Со временем, когда я уже очень ждал сон, а он все не приходил, я начал думать о фотографии, которую мне сделают, и не мог решить, хочу я, чтобы драгоценность была, или чтобы ее не было. Но я знал, что она на самом деле там, я даже чувствовал ее внутри. Но хотя я хотел увидеть удивленное лицо Мэри, когда она сделает эту фотографию, мне все равно немного хотелось, чтобы каким-нибудь чудом у меня в животе
