баснословным ценам подержанные автомобили — ярких вывесок было много. Аборигены приходили в Алис и уходили; поток не иссякал, но некоторые оседали в городе и, став постоянными жителями, строили лачуги из сучьев и палок, кусков отслужившего срок оцинкованного железа и любого мало-мальски подходящего материала, найденного на городской свалке. Обитатели всех тридцати стоянок пользовались пятью водоразборными колонками, а так как у многих аборигенов не было средств к существованию, они выискивали еду в мусорных ящиках, на свалках или ходили по улицам с протянутой рукой. Среди аборигенов было немало алкоголиков, и, когда им удавалось раздобыть какие-нибудь жалкие гроши, они тут же тратили их на бутылку дешевого вина. От недоедания, жестокого обращения и болезней больше всего страдали, конечно, женщины и дети.
Наиболее благополучной стоянкой была «Маунт-Нэнси»: аборигены здесь успешно хозяйничали, помогали друг другу, поддерживали порядок. Вместо хижин у них стали появляться небольшие домики (построенные на средства министерства по делам аборигенов), вот-вот должны были открыться баня и прачечная. А в центре города, в пересохшем русле реки Тодд, теснились самые жалкие стоянки. У здешних аборигенов не было ни крыши над головой, ни канализации, ни даже воды; единственное, что поддерживало их существование, — алкоголь. Так как прибрежная земля принадлежала городу, в пересохшем русле разбивали стоянки главным образом аборигены-бродяги. Они жили в постоянном страхе, что совет города сумеет в конце концов распространить свое право арендовать землю по берегам, а также в сухом русле реки, что позволит, не вызывая лишних разговоров, уничтожить стоянки и придать этому участку благопристойный, привлекательный вид на радость туристам, которые как-никак оставляли изрядные суммы денег в магазинах Алиса, скупая поддельные предметы древней материальной культуры аборигенов.
Благополучие «Маунт-Нэнси», насколько я поняла, было связано с тем, что аборигены делили между собой все скудные деньги, которые получали: иногда это была плата за несколько часов работы на ферме, иногда дотация на детей, пенсия вдовам или покинутым женам и редко — очень, очень редко — пособие по безработице. Азартные игры были в «Маунт-Нэнси» одним из способов перераспределения денег, но не их добывания. Аборигенов часто называют «вымогателями пособий» — это одна из небылиц, во множестве распространяемых про темнокожих. На самом деле белые получают пособия значительно чаще, хотя процент безработных среди аборигенов в десять раз выше.
Даже немногие полукровки, имеющие возможность жить в городе вместе с белыми, страдают от изощренных форм расизма. Такова повседневная участь всех темнокожих в Алис-Спрингсе. Расизм усиливает в них чувство неполноценности и ненависти к себе. Сознание невозможности изменить свою жизнь доводит их до отчаяния, лишает надежды и превращает в алкоголиков, потому что вино хоть на время позволяет им забыть о своей жалкой участи и в конце концов дарит забвение.
Кевин Джильберт так пишет об этом в своей книге «Потому что белые никогда этого не сделают»: «Я утверждаю, что аборигены Австралии получили настолько тяжелую нравственную травму, что ее последствия до сих пор продолжают сказываться на душевном состоянии большинства темнокожих. Их развитие было насильственно приостановлено, и пережитый ими психологический шок, очевидно, является причиной того жалкого положения аборигенов в резервациях и миссиях, которое мы наблюдаем. Этот шок повторяется из поколения в поколение».
Образование всегда было для аборигенов проблемой. Школы смешанные: белые и темнокожие дети из разных племен учатся вместе. Поэтому мало того, что дети аборигенов должны читать книжку про Дика, Дору и их кошку Флафф и учебник по истории, где говорится, что первым австралийцем был капитан Кук, или что «темнокожие, являющиеся сейчас одной из самых низших рас человечества… быстро исчезают с лица земли под напором стремительного наступления белого человека»; мало того, что вместо домашнего завтрака они приносят в школу завернутый в бумагу кусок кирпича, потому что дома нет денег и нет никакой возможности их заработать; мало того, что учитель громко бранит их за невыполнение домашних заданий (а как выполнять домашние задания при свете костра, когда живешь в ржавом кузове грузовика?); мало того, что у них повреждены барабанные перепонки, гноятся глаза, тело покрыто болячками и живот подводит от голода; мало того, что среди школьных учителей встречаются убежденные расисты, — всего этого аборигенам еще мало, и часто они вынуждены сидеть за одной партой с кем-нибудь из исконных врагов своего племени.
Так стоит ли удивляться, что дети аборигенов всячески избегают школу, где им все чуждо и враждебно! Школа не дает аборигенам никаких полезных знаний, поскольку единственное, на что они могут рассчитывать в будущем, — это работа вечно кочующего сезонника, для чего вовсе не нужно уметь читать и писать. Стоит ли удивляться, что их зачисляют в разряд безнадежных, не способных от природы тупиц. «Да, да, — с грустью качают головой белые, — это у них в крови. Они никогда не ассимилируются».
Пока крупные корпорации горнорудной промышленности не заинтересовались землями, отведенными под резервации, проблема ассимиляции мало кого беспокоила. И уж во всяком случае никак не отражалась на образе жизни аборигенов. Сейчас во имя ассимиляции аборигенов лишают земли, единственного достояния, позволяющего им сохранять самоуважение; во имя ассимиляции аборигенов насильственно сгоняют в города, где они не могут найти работу и с каждым днем все больше зависят от милости белых чиновников. А кроме того, борьба за ассимиляцию дает возможность правительству упражняться в составлении обтекаемых парламентских отчетов и позволяет премьер-министру выступать против апартеида в Южной Африке, сохранять хорошую международную репутацию и одновременно проводить политику, якобы противоположную апартеиду, а по существу приводящую точно к таким же результатам. Суть этой политики состоит в том, что земли аборигенов вновь переходят к белым (в данном случае — разных национальностей), тем самым создается рынок дешевой рабочей силы, разрушаются нравственные устои и культура аборигенов, а руки белых остаются чистыми. Именно этого и добились южноафриканцы с помощью системы апартеида. Ассимиляция означает обезземеливание и обезличивание, поэтому темнокожие противятся ассимиляции. Еще одна цитата из Кевина Джильберта: «Любой абориген, которого вы спросите, будет снова и снова повторять, что сделать можно только одно: белые австралийцы должны вернуть темнокожим основу их жизни — землю и выделить какие-то средства общинам аборигенов, чтобы обеспечить их жизнеспособность».
Проблему школьного образования, как и многие другие, можно было бы легко разрешить, согласись государство пойти на некоторые дополнительные затраты и ввести, например, систему передвижных школ с несколько измененной программой. Но, как и следовало ожидать, вместо того, чтобы увеличить ассигнования на нужды аборигенов, наше теперешнее правительство жестоко их урезало. [7]
Фрэнки дружил с мальчиком Клайви, он был младше Фрэнки, но куда умудреннее в житейских делах. Клайви слыл неисправимым и весьма ловким воришкой, в чем лично я не видела ничего дурного, вернее даже, учитывая его бедственное положение, готова была признать, что он ведет себя вполне разумно, за исключением… ox, ox, ox… за исключением того, что он обкрадывал меня. Бедняк обирал бедняка: я жила на пятьдесят центов в неделю и выкраивала деньги на покупку коробки заклепок, отверток, куска кожи, ножей — всех этих блестящих игрушек, неудержимо влекущих к себе маленьких мальчиков. Я оказалась в нелегком положении. С одной стороны, я знала, что аборигены относятся к личной собственности совсем не так, как белые: по их мнению, предметы обихода — это общее достояние, они не могут принадлежать одному человеку. С другой стороны, то, что исчезало из дома Бассо, исчезало навсегда, если только расстроенная мать Фрэнки или Клайви не возвращала мне пропажу в совершенно искалеченном виде. Я бранила мальчишек за излишнюю ловкость их ручонок, они ненадолго раскаивались, а потом забывали о моих словах, и все начиналось сначала.
Однажды, вернувшись из города, я безмятежно шла из кухни в свою комнату. Я хранила там свои самые ценные вещи и держала ее на замке. Поэтому Фрэнки и Клайви деловито пытались проникнуть туда через окно. Они перешептывались как настоящие похитители бриллиантов. Я постаралась подавить приступ смеха, а когда это удалось, напустила на себя строгий вид и сказала:
— Вот чем вы, оказывается, занимаетесь, и как же это, по-вашему, называется?
Клянусь, до этой минуты я не представляла себе, что можно до такой степени обомлеть от удивления. Мальчиков будто током ударило. Они уставились на меня словно две оглушенные рыбешки, у Фрэнки глаза вывалились из орбит. Клайви, сраженный сознанием вины, смотрел в землю. Некоторое время у меня из дома никто ничего не таскал.
