пророчеств перешел к детям, глупцам и безумцам? Не имело смысла пытаться расспросить ее, она уже распростилась с этим днем и лежит в своей хибарке на теплой и вшивой соломенной подстилке, покрытая котами, как одеялом.
— Ну что же, пора и ему на покой, — вздохнул Вергилий.
Позже, спустившись в спальню, он вспоминал события минувшего дня. Вопросов было несколько. Почему мантикоры, которые не выносят света, коллекционируют лампы? Когда теперь он сможет вновь отправиться на поиски их подземелий? И не лучше ли было ему в самом деле не связываться с ними? Что собирается отыскать в Египте проконсул — богатства, мудрость? Откуда госпожа Аллегра знает, что он был у царицы Карса? Что она имела в виду, говоря об «огне»? Сколько времени потребует изготовление зерцала? Сколько времени согласна ждать. Корнелия? Как он может продолжать ее любить? Как разлюбить ее?
Он очистил ум от подобных вопросов, составил мысленно диаграмму Великого Могущества и сконцентрировался на ее центре, на точке, в которой раскрывается Абсолютная Пустота. Постепенно, сначала не спеша, а затем все быстрее, диаграмма принялась таять, и его внутреннему взору открылось нечто иное.
Дверь.
Он увидел, как встает, идет вперед и открывает дверь. Заходит внутрь. Дверь закрылась за ним. Он обернулся: дверь растворилась и исчезла. Вновь его объяла пустота.
Возник жужжащий шум — так гудят пчелы. Самих пчел он не видел, но перед ним появились склоны Гиметийских гор. Сладко пахли фиалки, покрывающие склон подобно ковру, питающему пчел.
Илириодор сидел в своем кресле, он — подле его ног, радуясь, что философ жив и лишь слегка потревожен пробуждением из смертного сна.
— Здесь может помочь горсть пшеницы, — сказал Илириодор. Других студентов поблизости не было; где же находились они с Илириодором — в Ангоре или в ином месте, — Вергилий не знал, но его это не слишком беспокоило.
— Горсть пшеницы, полет птичьей стаи или печень жертвенных животных, оракул либо предсказатель. Истина существует, следственно, ее можно узнать. Она существует повсюду, но и ты существуешь во всем, значит, истина живет и в тебе.
— Да, — кивнул Вергилий.
— Значит, если истина есть в тебе и вне тебя, то требуется лишь извлечь ее наружу. «Что наверху, то и внизу»[8]. Поэтому необходим фокус, уловитель. В таком конкретном случае зеркало из девственной бронзы действительно может оказаться пригоднее, чем все остальное, перечисленное мною.
— Да, — снова кивнул Вергилий. На небольшом столике, со стороны учителя, стояло блюдце с медом, благоухающим и изысканным медом Гиметийских гор. Вергилий медленно потянулся к нему.
— Нет. — Илириодор оттолкнул руку Вергилия. Блюдце упало на пол, ударилось, донесся звук, похожий на колокольный звон. Илириодор улыбнулся и поднял руку, прощаясь. Звук колокола многократно множился эхом и, казалось, никогда не замолкнет.
Возникла разукрашенная комната, в ней находилось существо с распущенными волосами и полными губами. Фигура была человекоподобной, но лишь настолько, насколько человекоподобна гигантская кукла. Ни мужчина, ни женщина — существо передернулось, лицо его исказилось, существо простонало и отвернулось от гостя. Но все равно, все равно гость был тут, стоял перед его глазами. Существо снова застонало, закрыло глаза и тут же открыло вновь — с надеждой и испугом.
— Все еще здесь, все по-прежнему, — прошептал бесполый голос.
Он не ответил ничего.
Комната была расписана яркими красками, словно ее разрисовал талантливый ребенок: на стенах жили люди с круглыми глазами и длинными ресницами, щеки их были толсты и румяны, а губы похожи на двойные арки; все фигуры были повернуты боком к зрителю, а глаза глядели прямо на него, и все они стояли под деревьями величиной с них самих, зато цветы, растущие между деревьями, были выше и людей, и деревьев. А еще там были птицы в полоску и крапинку, голубые собаки, красные коты, зеленые мартышки — и вся эта пестрота скорее притягивала взор, чем раздражала.
— Снова все тот же сон, — прохныкала лежащая фигура, — все время одно и то же, одно и то же… я записывал его, отправлял людей к мудрецам и халдеям, списывался с учеными евреями и даже говорил с женщиной, которая служит Дите… никто не смог дать верного толкования, никто… — Существо глядело на него, и в глазах его читалось отчаяние, жалость к себе и предчувствие чего-то ужасного.
Бесполая кукла всхлипнула и зарыдала.
Он продолжал молчать.
— Я отдал бы тебе все, что ни пожелаешь, когда бы знал, в чем тут дело. Для меня ты пахнешь Римом, а я боюсь и ненавижу римлян. Они убивают людей, угоняют в плен, сжигают их на кострах. Уходи! — воскликнула кукла. Уходи. Я избавлюсь от этого сна. Уходи, уходи прочь…
Он оказался, кажется, внутри скалы — тут было что-то вроде естественной пещеры или это помещение было вырублено в скале людьми; свет давал канделябр с тремя светильниками. Помещение было не слишком просторным, зато людей в нем собралось много. Тут были матроны с головами, повязанными платками, или в газовых вуалях, здесь же присутствовали и люди, чьи нищенские отрепья свидетельствовали о том, что обладатели их были рабами низшего сорта. Здесь находились патриции, рядом с ними мальчик-подмастерье и девушка в деревенской одежде. А сам Вергилий словно бы находился где-то сзади, но чувствовал, что и за его спиной толпятся люди.
Спереди, на возвышении, виднелся стол, на котором стояли сосуды, некоторые — привычного вида, назначение же иных оставалось загадкой. Возле стола появился старик — иссохший, седобородый, он взмахнул рукой и заговорил:
— Потерпите еще немного, дети мои, и все это минует. Отчего они преследуют нас? Почему? Почему они изводят нас? Имеем ли мы мечи? Помышляем ли мы о мести? Бандиты мы или разбойники? Пираты или воры? Нет, дети мои. Мы слабы, нас мало, мы смиренны и миролюбивы. Мы пришли сюда, дабы с благоговением поклониться Господу нашему и Спасителю Даниилу Христу[9] , отдавшему плоть свою на съедение львам, и кровь его была испита ими, дабы мы чрез это обрели спасение и жизнь вечную.
Собравшиеся произнесли слово, неизвестное Вергилию, — похоже, это был ответ на сказанное старцем.
— Тех же, кто впал в ересь, — продолжил он, и голос его зазвенел, а лицо вспыхнуло гневом, — тех, кто хуже даже гонителей наших, тех, что говорят, будто не умер Господь наш и Спаситель Даниил Христос в львиной пасти… анафема им, анафема! — Остальные повторили все то же краткое слово. — И тем, которые утверждают, будто Христос придет вновь, но в ином обличий и умрет иной смертью, анафема и им! — И снова все тот же возглас. — Пусть они будут гонимы, пусть их преследуют, пусть тела их будут разодраны, а кровь разольется по песку! Господь Даниил страдал и умер ради них, а они отвергли его жертву! Да будут прокляты, прокляты, прокляты!
Он тяжело перевел дыхание и вновь открыл было рот, чтобы продолжить речь, но тут внезапно вскрикнула девушка. Помещение наполнилось солдатами, без разбора хватающими всех, кто там находился. Старик отскочил назад Кадык его ходил ходуном, но вымолвить он не мог ни слова. Наконец он подался вперед со свирепым выражением на лице и протянул руки, чтобы на них надели наручники.
Сердце Вергилия оцепенело, и, преисполненный холодным гневом, он ждал своего череда, но никто не тронул его. Никто его не заметил. Помещение зыбко всколыхнулось, подернулось дымкой и пропало.
Мягкие, баюкающие звуки, похожие на шорох волн, выкатывающихся на берег, затихли. В закрытых глазах забрезжил свет. Вергилий проснулся. Наступило утро, солнце светило в окно — сквозь оконный переплет и прозрачные роговые пластины. Он снова был в своей комнате.
4
Передняя часть мастерской и лаборатории Вергилия занимала первый этаж дома на улице
