пытается скрыть от любящих глаз матери какие-то ужасные проступки. Потому что теперь ей придется рассказать о таких серьезных проблемах и ошибках, которые, по мнению ее практичной, прекрасно воспитанной матери, не могли иметь никакого отношения к ее практичной, прекрасно воспитанной дочери. У нее возникло желание расхохотаться. Магические куклы, гулла, история Клариссы и Ли Тилсона, Джесси Коффи и ее сына Тила, и красавицы Лоретты Буллок, и несчастной Дарси Батлер, влюбленной в своего кузена, этого невероятно чувственного мужчину с его страшными тайнами – человека, который искал ее на болотах той ночью, который спас ей жизнь и любил ее так, что ей этого никогда не забыть. С ним осталась часть ее души, самое сокровенное, что у нее есть. Она была разлучена с ним, но по-прежнему его любила.
– Рейчел, дорогая, ешь, пока не остыло, – раздался голос ее матери.
Джим наклонился к ней:
– Что-нибудь случилось, дорогая? Все в порядке?
Она подняла на него глаза. Ей захотелось встать и закричать, что с ней не все в порядке и не будет никогда, если она не сможет быть рядом с человеком, которого любит. Но вместо этого ей удалось выдавить из себя улыбку.
– Рейчел переутомилась, – объяснил сидящий рядом с ней Джим. – Я все время уговариваю ее поберечь себя, особенно теперь, когда соевые бобы уже посеяны. Но на поступившие деньги она открывает контору в деловой части города, которая, конечно, очень нужна кооперативу, и снова трудится не покладая рук. Сама выкрасила комнаты, я даже не успел ей помочь, и сама перетащила мебель.
Он обернулся, наградив Рейчел доброй улыбкой.
– Последние две-три недели забот у Рейчел хоть отбавляй, я думаю, она просто устала.
Он открыто положил свою ладонь на ее руку, и Рейчел не решилась ее убрать.
– У тебя давно пропал аппетит, Рейчел? – неожиданно спросила Элизабет Гудбоди. – Ты, кажется, немного похудела.
– Я кормлю ее чуть не насильно, – вмешался Джим, – но, похоже, в ней все перегорает. Ваша дочь, миссис… Элизабет, из тех, кто не знает удержу в работе. Вчера она допоздна сидела в конторе над документами.
Джим крепко держал ее за руку, и Рейчел не могла ее убрать.
– Здесь много говорят про вашу дочь, – продолжал он. – Рейчел совершила настоящий переворот в здешних представлениях о кооперации мелких фермеров. Своим энтузиазмом она заразила многих и теперь получила поддержку, вот что я вам скажу.
Рейчел не нашла в себе сил посмотреть в глаза матери. Горькая правда заключалась в том, что с той ночи, как Маррелы попытались убить ее, перед ней распахнулись двери, которые прежде были закрыты. В здешних краях на это уходили годы, этот срок был сокращен почти ценой ее жизни.
Словно подчиняясь таинственному сигналу, Дрейтонвилл принял ее, признал своей. Никто даже вскользь не упоминал о том, что случилось на болотах. Никто не вспоминал о Бо Тилсоне и о том, какую роль сыграл он в ее спасении. Никто не высказывал мнения относительно того, куда девались Дар-ла Джин и два ее брата. То, что произошло и все еще происходило с Рейчел, стало еще одной тайной, надежно хранимой этим городом и теперь принадлежащей истории. Похоже, Дрейтонвилл платил по своим счетам.
– Так вот, насчет денег, мама… – произнесла Рейчел. Ей показалось, что лучше начать с того, как она распорядилась снятыми со счета деньгами.
Но она не смогла договорить. Казалось, внимание ее матери переключилось на что-то интересное. Взгляд Элизабет Гудбоди внезапно сфокусировался на каком-то предмете за спиной дочери.
– Черт побери, – пробормотал сквозь зубы Джим Клакстон, сжимая руку Рейчел с такой силой, словно боялся, что она убежит.
Этим туманным вечером ресторан «Де-Ренн» был переполнен. Туристы хлынули сюда, чтобы поужинать и пропустить стаканчик-другой в надежде, что погода прояснится. Перед входом в ресторан стояла длинная очередь, люди толпились даже в пространстве перед венецианскими окнами.
Но даже в этой толчее нетрудно было заметить высокого, широкоплечего мужчину с выгоревшими на солнце волосами, который был на несколько дюймов выше остальных. Он был в дорогом, сшитом на заказ костюме, облегавшем сильное гибкое тело. Слегка склонив набок голову, он внимательно слушал мужчину и женщину средних лет.
– Господи, – пробормотала Элизабет Гудбоди, – какой привлекательный мужчина. В жизни не видела такого красавца.
У Рейчел перехватило дыхание. Она почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Бо Тилсон, пыталась внушить она себе, как и любой другой, имеет право приехать в Хейзел-Гарденс и поужинать в ресторане. Где-нибудь, когда-нибудь они должны были встретиться. Но она не могла подавить приступа совершенно неожиданной тоски, охватившей ее. Пальцы Джима Клакстона до боли сжали ее руку.
– Мы говорили с вами именно об этом человеке, – объяснил Джим ее матери. – Это Бомонт Тилсон, его земли граничат с кооперативным полем. Его усадьба, Тихая Пристань, – типичный образец старой плантации, во всяком случае, такой она была до последнего времени.
Джим произносил слова с несвойственной ему торопливостью.
– Ходят слухи, что Тилсон пытается продать часть плантации, старый дом с несколькими акрами земли, чтобы удержаться на плаву. Это историческое место, хотя оно и стоит в стороне от проторенных дорог. Он, вероятно, ищет кого-нибудь из центральных районов или северян с деньгами, которые могли бы сохранить усадьбу в ее изначальном виде, не продавая ее застройщикам.
Рейчел, оцепенев, смотрела на высокого красавца, который беседовал с пожилой парой и время от времени нетерпеливо поглядывал на переполненный зал. В ушах у нее шумело, она успела лишь расслышать слова Джима Клакстона о том, что Бо Тилсон хочет продать дом в Тихой Пристани из-за нехватки денег. Она не могла в это поверить.
Она увидела, что золотистая голова повернулась и странные зеленовато-коричневые глаза отыскали столик, за которым сидели Джим Клакстон и ее мать. На секунду в них мелькнула искра узнавания, затем они остановились на Рейчел.
Вежливая улыбка исчезла с его лица. «Правда ли, – пронеслось в смутной глубине ее сознания, – что люди, глубоко узнавшие друг друга, могут обмениваться мыслями, чувствами, сигналами боли, тоски и желания?» Его взгляд, до того равнодушно переходивший с одного лица на другое, вспыхнул, как молния, зажег ее огнем, заставил затрепетать ее тело и тут же погас, словно кто-то повернул выключатель: от яркого огня остались тлеющие угли. Человек, которого она любила, резко отвернулся – чужой, незабываемо прекрасный, неприступный. И больше не принадлежащий ей.
Он позволил ей любить его, дал ей увидеть свое тело, свои чувства, которые не обнаруживал ни перед кем в мире, и, сделав это, отослал ее прочь. Боль, терзавшая Рейчел, была физической, реальной, она проникла прямо в сердце.
Рейчел предпринимала отчаянные попытки встретиться с ним, хотя бы поговорить. Она звонила в Тихую Пристань, оставляла Джули безумные послания, писала полные боли письма и даже в приступе отчаяния собиралась сесть в машину и появиться перед его крыльцом с криком: «Почему?» Но если он не отвечал на телефонные звонки, то остальное было бесполезно.
Разве той ночью он не объяснил ей причины? «Я хочу, чтобы ты уехала, оставила меня», – сказат он ей с неохотой, с плохо скрытым раскаянием, которое присутствовало с первого момента их близости, только она не хотела его замечать.
Бо просто вызвал Джима Клакстона, чтобы тот отвез ее домой. Каким-то образом Бо Тилсон узнал, что они несколько раз встречались, возможно, даже знал об их ужине в Хейзел-Гарденс, как все знают про всех в этом богом забытом уголке побережья. И он нашел простое решение: передать ее более достойному, как могло бы кому-то показаться, человеку.
Рейчел выдернула горевшую огнем руку из ладони Джима. Ничего не случилось. Бо посмотрел на нее, и затем все прошло. Он, как и раньше, беседовал со своими знакомыми, и профиль его жесткого, красивого лица говорил о том, что он ее не знает.
Она услышала, как ее мать торопливо сказала:
– Рейчел, дорогая, сиди спокойно.
