Сара ладонью отбросила со лба Белинды волосы.
– А знаешь, Филлип, это дерьмо, собрал сейчас в два раза больше людей, чем на предварительном слушании. И вообще, чем он занят? Что, рассылает по почте перочинные ножи с инструкцией? «Будь ближе к массам – вырежи на себе крест и иди в суд»?
Минут через сорок Белинда сказала:
– Я устала. Мне нужно вздремнуть.
На самом деле ей просто хотелось остаться одной. Всмотреться в зеркало, проверить, нет ли на лбу следов от числа зверя.
Обнимая ее на прощание, Сара сказала:
– Белинда, ты никогда не говорила мне о том, что у Филлипа есть жена. В суде ты меня, мягко говоря, поразила.
– До сегодняшнего дня я вообще никому об этом словом не обмолвилась.
После их ухода Белинда долго простояла перед зеркалом. В отдельные мгновения она видела в нем свое лицо, такое знакомое, и вдруг на его месте возникало другое, чужое, будто бы кто-то подсматривал за нею из окна.
Она не побеспокоилась даже о том, чтобы снять костюм. Сбросила туфли, откинула одеяло и улеглась. Прохлада простыней напомнила ей чистую озерную воду. Еще секунда – и она поплыла по ней, подгоняемая ветром, как упавший с дерева лист. Невесомая.
Когда она очнулась ото сна, на улице уже почти стемнело. Не зажигая света, Белинда прошла через весь дом и открыла входную дверь. Она и сама не знала, стучали ли они или же она проснулась именно в тот момент, когда они пришли. В общем-то это было неважно – она все равно ждала их. Кресты на лбах превратились в шрамы – корочка засохшей крови уже отвалилась, но следы ножа были достаточно глубокими, чтобы остаться навсегда.
– Позволь нам войти, Белинда, – обратился к ней Кеннет.
За его спиной стояли Астрид и Мишелль, глядя на Белинду сузившимися глазами. Она посторонилась, открывая им проход, и, как загипнотизированная, проследовала за ними в гостиную. На полу лежал отблеск лунного света – его хватало, чтобы рассеять тьму, однако струящаяся зыбкость наводила на мысли о привидениях.
– Ложись на пол, – приказала Белинде Астрид. Как сомнамбула, она повиновалась, чуть приподняв голову, чтобы видеть над собой их лица.
Они опустились вокруг нее на колени, чуть склонив вперед свои тела, – как лепестки цветка, готовящегося закрыться на ночь.
– Мы предупреждали тебя, – начал Кеннет. – Мы говорили тебе, что ты сделала со своею душой. Как же собираешься ты выдержать тяжесть своего грехопадения? Ты вся пронизана злом. Судьба послала тебе спасителя, но ты пожелала распять его. Твоего ребенка отняло у тебя само Провидение.
– Что? – хрипло прошептала Белинда.
Как они узнали? Филлип им сказал – очередное его предательство. Это, наверное, все же было больше того, что она заслужила.
– Ребенка, зачатого в грехе, – добавил Кеннет. Гости ее об этом не знали, а Белинда и не собиралась им ничего говорить – но в комнате помимо них находился еще один человек. Точнее, не человек, а дух. Он прятался в тени, в складках лунного света. Но Белинда видела его – видела своего отца, печально трясущего головой, одобрительно покачивающего ею: печаль – от ее грехов, одобрение – вынесенному ей наказанию. Белинда подумала почему-то о постели, напомнившей ей ровную водную гладь. Как приятно было несколько часов назад плыть по ней, ощущая необычайную легкость во всем теле. Но это, наверное, было ошибкой. Видимо, в те мгновения она шла ко дну – и не осознавала этого.
– Филлип говорил нам, что будут среди нас те, кто обратятся и пойдут против нас же, – сказала Астрид старческим голосом, как если бы каждый день прибавлял к прожитому ею годы. – И оказалось, что это ты. А ведь он еще пытался помочь тебе, открыл тебе свое сердце. Но ты продала его, продала тем, кому так хочется уничтожить плоды его труда.
– В точности как Иуда, – добавила Мишелль.
– Как же ты сможешь жить после этого? Дни твои наполнятся тьмой.
Теперь Белинда уже не могла определить, кто из троих говорит. В комнате царил мрак, голоса звучали одинаково. Тело ее внезапно налилось каменной тяжестью, гладкая поверхность воды прогибалась под нею, не удерживала. Разве не то же проделал однажды с нею Филлип, заставив погрузиться в бездонные пучины памяти? Белинде хотелось снова стать невесомой, но они говорили, что теперь для нее это невозможно – грешники всегда много весят, их следы остаются повсюду, где бы они ни проходили. Она подумала об иле – мягком речном иле, в котором кончает свой путь любая брошенная в воду вещь. Тан, наверное, было бы лучше и для нее – никаких следов.
Внезапно Белинда ощутила, что вокруг нее – тишина. Мертвая тишина. Они ушли. Она встала с пола, разыскала ключи от машины и вышла из дома, оставив дверь открытой. На улице не слышалось ни звука. Они исчезли – как привидения. Но Белинда знала, что они ими не были.
Она проехала по Уилширскому бульвару, через Санта-Монику, вдоль полосы рифов, а затем свернула вправо. По серпантину добралась до береговой автострады. В ноздри ударил запах моря. Машина мчалась на север, в направлении каньона Топанга. Через несколько минут Белинда вновь свернула вправо, в сторону от моря.
Каньон до краев заполняла темнота. Дорога, петляя, вела вверх, к звездам, и воздух становился все прохладнее. Двигатель жалобно гудел от натуги, и нога Белинды все сильнее вдавливала в пол педаль газа.
Где-то на середине подъема, сразу за крутым поворотом, она нашла то, что искала, – небольшую площадку, где можно было остановиться, если что-то случилось с машиной, или чтобы просто полюбоваться видом. Под шинами зашуршал гравий.
