одеял, они стали заниматься любовью, как бы неохотно поначалу – обнаженные, они чувствовали себя не совсем уютно на открытом воздухе, перед безбрежной водной гладью и лентой песка, на которой в любую минуту мог кто-то появиться и увидеть их, увидеть ее ноги, обвивавшие его бедра.
Но неловкость быстро прошла. Когда дыхание их ускорилось, а движения стали безотчетно- отчаянными, мысли о том, что кому-то взбредет в голову идти сюда, оставили их. Сара слышала эхо собственного голоса, отражавшегося от камней, вновь и вновь повторявшего имя Энтони. Ей казалось, что она либо произносит это имя, либо говорит ему «да» – два эти спасательных конца были брошены ей на помощь в бурные воды любви.
Энтони согнул ноги в коленях, уперся ими в песок, осторожно сел на нее верхом. Извергнувшаяся сперма, когда она заполнила ее рот, показалась Саре одной из тех волн, что бились о берег; ритм дыхания моря и ритм движения их тел таинственно совпадали.
Удар волны и вспышка внутри нее, в той части ее сознания, которая еще никогда с такой силой не хотела принять кого-то в себя.
Расслабленно лежа на спине, Сара представляла, как океан, все приближаясь к пещере, загоняет их в ловушку, отрезает пути отступления. Это было вполне реально – она не знала, как долго они лежат здесь. После каждого удара волны водяная завеса становилась все гуще. Может, это не так уж и важно – если океан поглотит ее, ведь какая-то ее часть уже все равно утонула, еще неделю назад. Всякий раз, когда она раскрывала рот, чтобы сказать «да», что-то лишало ее дыхания: морской воздух, порыв ветра, его тело.
– Нам пора идти, – Энтони поднялся, чтобы собрать одежду. – Прилив все выше.
Сара протянула руку и коснулась его плоти, теперь мягкой, успокоенной и податливой. Такой она ее тоже любила. И ей тоже говорила «да» – только по-другому.
Океан подкрадывался дюйм за дюймом, он уже лизал ближайшие камни, готовый забрать ее с собой. Или это были его глаза, его взгляд, который увлекал, лишал желания сопротивляться?
– Пошли, пока волны нас не накрыли, – повторил Энтони.
Он подобрал ее майку, свитер, стряхнул с них песок и принялся натягивать их на Сару, направляя ее руки в рукава. Осторожным движением убрал волосы с ее лица. Может быть, именно в такие моменты, вовсе не опасные, она с наибольшей остротой ощущала себя его пленницей. Моменты, когда он был для нее и заботливым отцом и любовником сразу, а она превращалась в маленькую девочку, которой так нужны его защита и ласка – больше, чем всегда. Когда они уже шли вдоль пляжа, Сара сказала:
– У меня такое ощущение, что ты меня околдовал. Иногда это доставляет изрядные неудобства.
– Ты можешь уйти, – ответил Энтони, глядя мимо нее, на волны. – Если неприятно, зачем же оставаться? Об этом ты себя спрашивала?
– Всего лишь сотню раз в день.
– И?
– Ты как наркотик, хотя я и смогла бы отвыкнуть от тебя. Мне предлагают работу в картине, и я готова согласиться. Съемки будут во Флориде, так что есть реальная возможность оторваться от тебя. Думаю, у меня не будет времени, чтобы думать о тебе, – сам понимаешь, двенадцатичасовой рабочий день, проблемы с гардеробом, с актерами, уже не двенадцать часов, а четырнадцать.
Какое-то время Энтони молчал, взгляд его блуждал по песку.
– Это было бы совсем плохо, – сказал он наконец. – Я хотел попросить, чтобы ты встретила меня в Париже.
– В Париже?
– Это первое место съемок картины, которую я намерен делать. Мы пробудем там по крайней мере пару недель, жить придется в каком-нибудь отеле на Левом берегу.[4] Я был бы рад оказаться в Париже вместе с тобой, но если ты нашла себе работу…
– Мне нужно подумать, – ответила Сара, уже зная, какое решение примет.
– Думаю, что так я и сделаю, – сообщила она вечером Белинде по телефону. – Может быть, я сошла с ума, отказываясь от этой работы, но Париж…
– Временами нужно уметь быть непрактичной. Часто ли в жизни выпадают такие случаи? Я бы поехала. – Белинда была романтиком.
Женщина-агент Сары проявила нуда меньше энтузиазма.
– Ты отказываешься от предложения участвовать в съемках первой в твоей жизни художественной картины? Да что это, черт побери, с тобою случилось?
Сара наклонила голову подальше от трубки.
– Мириам, терпеть не могу, когда ты так вопишь. К тебе сразу же возвращается твой нью-йоркский акцент, впечатление, будто говоришь с таксистом. Я еду в Париж. Меня пригласили.
– О! Пригласили! Вряд ли это деловая поездка. И кто же он?
– Энтони Коул.
– Прости! В таком случае, почему же не деловая? Он снимает там фильм. Почему бы тебе не заняться там костюмами?
– Да, было бы неплохо, не правда ли?
– Такое случается на каждом шагу. Но позволь сказать тебе вот еще что. Общаясь с ему подобными, тебе имеет смысл забыть об эмоциях. В обществе дам он ведет себя как Генрих VIII со своими женами. Надеюсь, тебе хватит ума.
– Опять твой нью-йоркский цинизм!
– Это не цинизм, – ответила Мириам, – а всего лишь здравый смысл, который ты почему-то обходишь
