Услышат или почуют человека или просто пересекут его вчерашний след — сразу стараются уйти подальше.
Проложенный носорогом след вел вниз по склону и через высохшее русло в заросли высокой слоновой травы на другом берегу. В русле они остановились. Отраженные песком солнечные лучи накалили воздух, и царило полное безмолвие. И тут Куце почуял запах зверя.
Он сделал носильщикам знак, чтобы не двигались. Проверил пеплом направление ветра. Ветер был благоприятный. Куце жестом показал Капесе и Ричарду, чтобы следовали за ним, соблюдая дистанцию. После чего вошел в травянистые заросли, откуда тянуло запахом носорога.
Пригнувшись, обливаясь потом, Куце бесшумно двигался по тропе, читая следы, и страх был ему знаком так же, как и любому другому человеку. Капеса и Ричард крались в двадцати шагах за ним. В высокой траве они не видели Куце. Впереди, в тридцати шагах, разделенные большим просветом, возвышались над травой два дерева. Видимо, носорог отлеживался под одним из них.
Куце крался по звериной тропе. Тропа повернула, и дальше шагов на сорок простиралось нечто вроде прогалины, за которой опять сплошной стеной желтела слоновая трава. В этой самой траве, сразу за прогалиной, стояло дерево, а под деревом в неглубокой яме стоял носорог. Он повернулся могучими бедрами в сторону слабого жаркого ветерка, чтобы чуять, что надвигается со спины, видеть, что приближается спереди, и слышать, что делается по сторонам. Опустив голову, он дремал в тени боком к Куце, и сквозь траву Куце видел самый гребень его широченной спины и кончик рога.
Куце подал знак Капесе и Ричарду, чтобы поднимались наверх быстро и бесшумно. Затем показал Капесе, чтобы тот отошел на двадцать шагов в сторону и остановился на краю прогалины. Ричарду знаком велел оставаться на месте и держать наготове винтовку. Достал кисет с пеплом и проверил ветер. Направление ветра не изменилось, и носорог дремал в той же стойке. Куце внимательно посмотрел на зверя. Потом вышел из травы на прогалину.
Пригнувшись, он бесшумно побежал на цыпочках через прогалину прямо на зверя, способного убить его одним ударом, бежал, чтобы захватить носорога врасплох, воспользоваться преимуществом инициативы, создать такое положение, когда носорог должен будет применяться к его тактике, а не наоборот. Стремясь навязать зверю свою волю, Куце бежал по высокой редкой траве прямо на него с подветренной стороны: десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять шагов — тут зверь услышал его и повернулся.
Носорог развернулся, сопя и фыркая, злой, встревоженный, настороженный, ростом с самого Куце, но раз в пятнадцать тяжелее и оснащенный смертоносным оружием; он развернулся с налитыми кровью глазами, готовясь убивать, и Куце замер на месте. Высокая трава мешала как следует прицелиться, ему нужна была верная мишень, широкий бок носорога, и он замер, запыхавшийся, взмокший, глядя на зверя. Они сверлили друг друга взглядом, голубые глаза силились переглядеть вытаращенные, ошарашенные, налитые кровью; Куце продолжал стоять на месте, пригнувшись, часто дыша, и он переглядел носорога, и могучий зверь яростно взревел и наклонил голову и пошел в атаку, сверкая глазами. С грохотом, с фырканьем, огромная черная голова опушена, он пошел в атаку, а Куце, тяжело дыша, полуприсев, знай себе стоял на месте и смотрел, как зверь идет прямо на него, и носорог вдруг остановился. Шумно остановился в десяти шагах от человека, взрыхлив пыль толстыми ножищами, и бешено зафыркал на человека и мотнул громадной страшной головой с налитыми кровью глазами, и Куце не тронулся с места. Тогда носорог попятился для новой атаки.
Ухая, наклонив голову с бешеными глазами, могучая бронированная туша пятилась через высокую слоновую траву для повторной атаки. Носорог отступил на десять шагов, и Куце продолжал стоять и пристально глядеть ему в глаза, сосредоточив в этом взгляде всю свою волю, и зверь снова фыркнул и пошел в атаку. С тяжелым топотом, от которого содрогалась земля, носорог мчался на Куце, чтобы казнить его, а Куце стоял как вкопанный, и опять разъяренный фыркающий носорог шумно остановился перед ним. Остановился, вздымая широкие бока, злобно сверкая глазами, и Куце продолжал стоять пригнувшись и глядел на носорога. Он не стал поднимать ружье. Малейшее движение развеяло бы чары, то таинственное нечто, которое позволило человеку навязать зверю свою волю, свое я, свое превосходство. Чары были бы развеяны, и носорог довел бы атаку до конца, а Куце был вооружен всего лишь обездвиживающим ружьем. Пять секунд носорог, сопя и пыхтя, стоял в десяти шагах от него, затем попятился для последнего броска.
Куце ждал, сосредоточив внушение на Капесе, на носороге и на самом себе, ждал, когда Капеса отвлечет внимание зверя и вынудит его подставить бок под выстрел. Зверь тяжело попятился через траву, фыркая и сверля Куце взглядом, на секунду замер, напрягая могучие мышцы, и пошел в атаку. И тут включился в действие Капеса. Носорог бросился на Куце, а в десяти метрах от них Капеса вышел из травы на прогалину и хлопнул в ладоши, и зверь увидел его и изменил направление атаки. Повернув на полном ходу, с грохотом пошел на Капесу, и когда тысячекилограммовая туша протопала мимо Куце в пяти шагах, он сделал поворот и всадил шприц в носорога. Сквозь гул и грохот послышался выстрел, и серебристый шприц с красно-бело-синим оперением вонзился в здоровенную ляжку, а Капеса уже мчался к дереву. Он опередил носорога на десять шагов, и зверь яростно боднул ствол и с ходу ворвался в травянистые заросли, сверкая прочно засевшим шприцем, я пропал из виду.
И все, о чем тут рассказано, уложилось в шестьдесят секунд.
Глава десятая
Когда носорожихе исполнилось четыре года, у нее впервые наступила течка, и моча содержала гормон, который раздражал обоняние могучего самца, и он отыскал самку на ее территории в Умфурудзи. Она терпела его присутствие в силу своего состояния, а также потому, что он ухаживал за ней с поистине носорожьей настойчивостью. Она позволила ему покрыть ее, два дня продолжалась любовь милых неуклюжих исполинов, потом она не пожелала больше терпеть его, и он удалился.
Через год и пять месяцев родился детеныш: длина тела — семьдесят пять сантиметров, рост — тридцать восемь сантиметров, вес — около двадцати пяти килограммов, рога, понятно, еще не выросли. Три месяца он кормился материнским молоком, затем начал жевать побеги, до которых мог дотянуться, и мать помогала ему, пригибая ветки к земле, и он уписывал их вместе с колючками, так что только хруст стоял. Но он продолжал сосать материнское молоко — продолжал и тогда, когда подрос настолько, что ему для этого приходилось опускаться на передние колени, даже ложиться на живот. Полтора года мать выкармливала его молоком и каждый день совершала вместе с ним большие переходы, чтобы львы не могли добраться до него. Она все еще разрешала ему сосать, если он требовал, даже когда у нее началась новая течка, и другой самец нашел ее по запаху, и она подпустила самца к себе. Первый детеныш должен был оставаться с матерью еще полтора года, до рождения второго отпрыска, после чего первенцу полагалось «подвинуться» и начать самостоятельную жизнь.
Детеныш уже заметно вырос, его мать уже девять месяцев носила второго, когда в Мусусумойе развернулась операция «Носорог».
На рассвете дул холодный северный ветер, пригибая высокую траву. Они стояли, изучая след, на который их вывели следопыты старины Нормана, и проклинали ветер. Свежий след ясно выделялся на мягкой песчаной тропинке среди травы, зверь прошел здесь час-другой назад, даже морщины подушечек можно различить, но что толку при таком ветре. Достаточно присесть и дунуть, чтобы след размазался — и не отличишь его от вчерашнего следа. А след направлялся в ту же сторону, что и ветер, иначе и быть не могло, ведь носорог предпочитает идти по ветру, чтобы лучше чуять все, что приближается со спины. Такая же история была вчера. Они шли по вызывающе свежему следу, шли по ветру, и все отпечатки свежие, оставлены самое большее полчаса назад, и навоз теплый, влажный, и морщины подушечек видны, а толку чуть. Носорог шел по ветру, ветер приносил ему их запах, и зверь продолжал уходить. Они преследовали его до самого заката, потом пришлось сдаться. Сегодняшний день сулил то же самое. И они решили пойти против ветра и рассыпались редкой цепочкой, высматривая другие следы на травянистых буграх. В полдень Бен обнаружил след носорожихи и детеныша. Они пошли по следу и в час дня увидели животных, залегших в тени, и Томпсон всадил в самку шприц, и она, яростно пыхтя и фыркая, с трудом поднялась на ноги и
