еще одну прекрасную ночь 8 любви, но без света. Свет! Она забыла о люстре под потолком спальни!
Карен спрыгнула с дивана с такой поспешностью, что у нее закружилась голова. Чтобы добраться до лампочек люстры, нужно было принести складной стул из кухни, но, когда она пыталась протащить его в трехдюймовое пространство между плитой и столом, зазвенел дверной звонок. Она взглянула на часы. Ну что стоило ему немного опоздать? Он пришел не в назначенное время, а чуть раньше. Она поставила стул на место. Ладно, как-нибудь можно будет проделать это позже. Она скажет ему, что сожгла ужин, и он вынужден будет увезти ее куда-нибудь ужинать. Звонок снова зазвонил. Уныло опустив плечи, она медленно пошла к двери. «Вино!» — с облегчением подумала она. Она пошлет его за вином. Она распахнула дверь.
— Эрик, — начала она, — ты бы… Но он, бросив пакеты на кресло в холле, схватил ее в объятия и закрыл рот поцелуем.
— Я так счастлив быть здесь. — Он снова прижал ее и захлопнул за собой дверь.
Она закрылась бесповоротно, и он уже погрузил руки в ее волосы и покрывал поцелуями ее лицо. Колени Карен подкосились, как она и предвидела. Все именно так, как она надеялась, если бы только…
— Это тебе, моя дорогая, — сказал он искренне, разворачивая дюжину белых роз.
— Как ты заботлив, — заметила она, обнаружив две охлажденные и запотевшие бутылки белого бургундского.
Он взял бутылки и, нюхая, повел носом в сторону кухни.
— Превосходно! — воскликнул он, безошибочно найдя кухню и сунув нос в духовку, лишив ее возможности соврать, что она сожгла ужин. — Начнем с вина, продолжал он, срывая с горлышка зеленую печать. — Почему ты так долго выжидала, чтобы пригласить меня? — заключительным финалом этих слов стал звук вылетевшей пробки.
Карен не могла придумать никакого ответа, поэтому отвернулась от него и снова полила курицу.
— Захвати вино, — сказала она, выпрямляясь, — и я покажу тебе вид из окна. — Она привела его к окнам, выходящим на Пятую авеню. — Разве отсюда не чудесный вид на Центральный парк? Отсюда можно увидеть, вон, чуть правее, музей Метрополитен.
— Прошу простить меня, — сказал он, глядя ей прямо в глаза над краем бокала, — но сегодня вечером вы единственная достопримечательность, которую я хочу видеть.
Сердце Карен совершило маленькое сумасшедшее сальто-мортале, и ей стоило больших нервов удержаться от желания сказать ему, каким восхитительным и сексуальным он ей кажется. Никакой вид на свете не мог бы сравниться с видом Эрика, таким безупречным в его соломенного цвета полотняном костюме и голубоватой, цвета льда, рубашке. Конечно, она предпочла бы увидеть Эрика без одежды вообще. Она дико вспыхнула от этой мысли, но понадеялась, что он не заметит этого под ее загаром.
— Твои глаза поразительно сверкают сегодня вечером. Они как темные озера, в которых отражается свет звезд. — Он взял ее руку и покрыл ладонь поцелуями, раздувая поток бурлящей жизни.
Переборов желание закинуть руки ему за шею, она пробормотала:
— Я в самом деле должна заняться нашим ужином, — и поспешила вернуться на кухню. Все развивается слишком быстро. Она высунула голову из кухни и крикнула:
— Почему бы тебе не поставить какую-нибудь музыку? — Это дало бы ей время притащить стул в спальню. Она досчитала до пятнадцати, чтобы он успел заняться стереопроигрывателем, затем выволокла стул, на цыпочках пошла в холл и оттуда в спальню.
С бьющимся сердцем она закрыла за собой дверь, включила сверкающую люстру под потолком и попыталась вспомнить, какую часть стула надо раскладывать первой. Или его надо как-то толкнуть? Она выбрала эту вещь, потому что в сложенном виде она занимала мало места в ее крошечном пространстве, но стул был сконструирован со всем злобным коварством полотняной садовой мебели, и, как она ни дергала его то вверх, то вниз, он не желал раскрыться. Проклиная все на свете, она сражалась с ним добрые пять минут, а потом, плюнув на все, запихнула под кровать. Нужно придумать что-то другое.
Когда они наконец сели ужинать, Эрик сказал:
— Я пытаюсь дедуктивным методом, судя по вещам, которые вижу вокруг тебя, сделать выводы о твоей подруге Карен Ист.
— Правда? — нервно сказала она. — Возьми немного масла.
— Ты ее хорошо знаешь?
— Близко. Ты не нальешь мне еще вина? Пожалуйста.
Он подлил ей вина и произнес:
— Итак, сейчас, точно как Шерлок Холмс, я опишу тебе, к какому выводу пришел относительно этой Карен Ист. А ты скажешь мне, в чем я прав.
Ее аппетит сразу улетучился. Курица приобрела вкус страниц из телефонного справочника. Она попробовала весело рассмеяться, но это прозвучало весьма безжизненно.
Эрик прожевал ложку зеленых бобов, запил их глотком вина и улыбнулся.
— Начну с самого очевидного. — Он обвел взглядом гостиную. — Вон с той старой зеленой банки. Поскольку на ней написано красивыми золотыми буквами «Мука», я думал, что она содержит муку.
— Это эмалированная пятидесятифунтовая банка для муки. Такая есть на каждой американской кухне, когда женщины пекут что-то сами.
— А ты заглядывала внутрь? Я заглянул. Она вся набита газетными и журнальными вырезками — одни кулинарные рецепты. Должно быть, тысячи рецептов.
Так и есть. Это был урожай на будущее — великолепные блюда, от которых толстеешь, — Карен обещала себе, что когда-нибудь все их перепробует. Коробка была почти полна. После всех этих салатов и йогурта, порций курицы в три унции она готовилась к тому дню, когда сможет есть все, что вздумается. Поваренные книги были поэтому выстроены по всем стенам ее кухни и внизу, в кладовке. Серые эмалированные котелки и медные луженые сковороды свисали полукругом с крючьев на потолке над плитой. В сделанных вручную глиняных кувшинах и кружках стояли деревянные ложки, потемневшие от времени, и пучки сияющих стальных лопаточек и язычков.
Эрик тем временем продолжал:
— Я заметил, что соотношение поваренных книг ко всем другим равно двадцати к одному. Далее я заметил, что здесь такое количество всяких кухонных принадлежностей, что их хватило бы, чтобы открыть ресторан. И… — он наклонился вперед и, подложив руки под подбородок, оперся на них, -..все эти вещи старые и бывшие в употреблении.
Это была правда. Она никогда не покупала новых вещей. Она любила ходить по магазинам всякого старья и выискивала кастрюли, в которых когда-то булькала перловая похлебка или тушилось мясо на двенадцать человек, и шумовки, которыми снимали коричневую пену с океанов куриного супа. Она думала об этих вещах, как находящихся на отдыхе и ожидающих, когда их снова вернут к жизни.
— Итак, — сказал он, поднеся палец к носу, — из преклонного возраста и долгого использования кухонных принадлежностей я делаю вывод, что Карен Ист унаследовала свою семейную кухонную утварь. Из размеров всех этих кофейников, кастрюль и сковородок я заключаю, что это, конечно, была очень большая семья. Возможно, семья фермера, а? Из наличия поваренных книг я заключаю, что она продолжает готовить, но ушла далеко вперед в сравнении с семейными традициями. Но самый интересный ключ к пониманию ее дали мне рецепты в банке из-под муки.
— Ключ? — Его заключения звучали весьма логично, но он ударил в зеро.[16]
— О, да. Они не рассортированы, не классифицированы, не разложены в каком-то порядке. Очевидно, ими еще не пользовались. О чем это говорит?
— Что у нее не было еще возможности воспользоваться ими?
— Вот именно! А что, мой дорогой Ватсон, может помешать женщине, которая интересуется готовкой так, что сохраняет и использует все эти старые вещи и владеет сотнями поваренных книг?
Карен покачала головой.
— Она соблюдает диету! — с триумфом воскликнул он. — Ваша подруга Карен, должно быть, весит фунтов триста. Я прав? И врачи ради ее здоровья и направили ее в этот круиз? Она ходит вперевалку, да? — И он раскатисто захохотал.
— Это очень зло!
