Туллия захохотала.
— Тогда удачи! О — я дам тебе это! — Она вручила мне кожаный кошелек. — Тут его ставки. Почему Барнаб должен выигрывать? Все равно, — сказала мне девушка, — он побоялся использовать свое настоящее имя, чтобы его не узнали, — поэтому Барнаб назвал твое!
Если у него было такое чувство юмора, то я подумал, что наверняка сам Пертинакс дал кличку моему коню.
Поскольку все мои сбережения были поставлены на Ферокса, я хотел посмотреть забег. Поэтому когда Тит Цезарь, с которым я раньше встречался по долгу службы, прислал мне приглашение составить ему компанию на императорской трибуне, я в мгновение ока поднялся туда.
Это было единственным местом в цирке, где я знал, что у Анакрита не будет возможности побеспокоить меня.
Тит Цезарь был более молодой, более легкой в общении версией своего отцаимператора. Он достаточно хорошо меня знал, чтобы не удивляться, когда я в его присутствии появился со свернутой под мышкой тогой вместо того, чтобы одеться в безупречные складки, в которые облачалось большинство людей на общественных собраниях с сыном императора.
— Простите, Цезарь! Я помогал убирать навоз. У них немного не хватает работников.
— Фалько! — Как и Веспасиан, Тит обычно выглядел так, словно не мог решить: то ли я был самым ужасным человеком, которого можно увидеть в его окружении, то ли самым лучшим на сегодня поводом посмеяться. — По словам моего отца, ты утверждаешь, что Малыш годится только на колбасу. Мне кажется, это придает ему уверенности в себе.
Я беспокойно засмеялся, торопливо одеваясь.
— Цезарь, перевес против моего бедного мешка с костями — сто к одному!
— Тогда можно сорвать большой куш! — весело подмигнул мне Тит.
Я сказал ему, что он достаточно взрослый, чтобы не ставить свою пурпурную мантию на мой веник с лохматым хвостом. У сына императора был задумчивый вид. Потом кудрявый Цезарь поправил свой венок, встал, чтобы толпе было на кого взреветь, и торжественно бросил белый платок, чтобы начать скачки.
Это был забег пятилетних новичков. Оказалось заявлено десять участников, но один отказался еще перед стартом. Пока в программе скачек, немного припозднившись, не появился Ферокс, фаворитом был большой мавританец серой масти, хотя другие люди считали, что умнее будет поставить деньги на компактного маленького черного скакуна с фракийской кровью. Он был очень взволнован. Наш Ферокс был испанцем; в этом не оставалось никаких сомнений. Все от гордого положения головы до голодного блеска в глазах говорило о его чистой породе.
Когда рабы потянули за веревки и въездные ворота в унисон распахнулись, мавританец уже вытянул свою шею, когда лошади пересекали линию старта. Ферокс шел сразу за ним. Малыша оттеснила коричневая лошадь с белыми носочками и злым косым взглядом, так что он оказался последним.
— Ах! — произнес Тит таким тоном, словно заложил свою последнюю тунику и думал, одолжит ли ему брат еще одну. Его братом был скупой Домициан, так что, видимо, нет. — Последний, а? Тактика, Фалько? — Я взглянул на него, потом улыбнулся и устроился поудобнее, чтобы наблюдать за Фероксом.
Семь кругов давали хорошую возможность поболтать с умным человеком. Мы сошлись во мнении, что это хорошее поле и серый мавританец очень смелый, но казалось, надолго его энергии не хватит, так что он, возможно, не придет первым. Белые носочки очень широко огибали столбы, в то время как маленький черный фракиец был красавцем, который легко двигался и держал уверенный шаг.
— Благородный и чистопородный! — хвастался гвардеец, который поставил на него, но фракиец отдал все силы уже к третьему кругу.
Семь кругов, когда на карту поставлены все твои сбережения, тянулись очень долго.
К тому времени, как опустили четвертое из деревянных яиц, служивших для отсчета кругов, в нашей трибуне установилась полная тишина. Начинало казаться, что это гонка двух лошадей: Ферокса и мавританца. Ферокс с заинтересованным видом легко скакал галопом, держа хвост прямо. Он был грациозным и изящным. Конь бежал вперед, высоко подняв голову, чтобы хорошо видеть всех лошадей впереди него. Он мог двигаться с той же скоростью, что и любой другой участник этого забега, но вскоре я начал подозревать, что нашему прекрасному багровому жеребцу нравилось видеть когонибудь перед собой.
— Помоему, твой идет наравне со всеми, — предположил Тит, пытаясь быть вежливым. — Возможно, он не будет последним.
Я мрачно ответил:
— Тогда ему еще работать и работать!
Малыш стал восьмым вместо девятого — но только потому, что бойкий коричневый конь совершил ошибку, упал, и его сняли с соревнований.
Некоторое время я наблюдал за своим. Он был ужасен. Эта морда с горчичной полосой двигалась страшно неуклюже. Даже его хозяин, который старался быть снисходительным, заметил, что у этой лошади был такой вид, словно перед самыми скачками ее записали на скотобойню. Малыш наклонил голову так, как будто жокей душил его. Когда он двигался вперед, то при каждом шаге задние ноги, которые шли слегка не в такт с передними, в нерешительности задерживались позади. Слава богам, ему не приходилось прыгать через барьеры. Там мой Малыш был бы из тех, кто перед каждым прыжком шесть раз посмотрит, а потом на полпути зависнет в воздухе, так что сердце уходило бы в пятки.
По крайней мере, на ходу его хвост изящно подлетал вверх, что мне очень даже нравилось. Он был настолько плох, что мне захотелось поставить на него только из жалости к проигравшему.
К шестому кругу Ферокс уверенно шел на втором месте. Все еще.
Малыш только что сообразил, что прямо перед ним находилась лошадь в белых носочках, которая оттолкнула его на старте. Поэтому он реабилитировался, обогнав ее; он стал немного ближе, но шел хорошо. На этот раз Тит воздержался от комментариев. Шестое место из семи — после столкновения там теперь одна лошадь бегала на свободе, сумасшедшая рыжая штучка; не было повода поднимать шум. Особенно когда осталось всего полтора круга.
Рев толпы усиливался. Я видел, как Малыш дергал ушами. Впереди начало чтото происходить. Серый грязнуля на третьем месте так долго скакал сам по себе, что почти заснул. Пятнистая лошадь, которую никто даже не посчитал серьезным конкурентом, заставила Ферокса прибавить скорость, хотя он держался на своем любимом месте у плеча большого мавританца. У меня вспотели ладони. Ферокс был вторым: он был вторым во всех скачках, в которых участвовал.
Все, что я делаю, похоже, оказывается неправильным. Все, чего я хочу, становится невозможным. Кто это сказал?.. Елена. Елена, когда она думала, что я бросил ее, и узнала, что носит нашего ребенка… Она так сильно была мне нужна, что я почти произнес ее имя. Я мог бы это сделать, но Тит Цезарь всегда с большим любопытством смотрел на Елену, и это меня беспокоило.
Участники состязания сейчас широко растянулись по дорожке. Когда они в шестой раз пронеслись мимо судей, между первой и последней лошадью было расстояние в хороших двадцать корпусов. Зрители болели за Ферокса и все были уверены, что он рванет на последнем круге. Когда лидеры забега огибали столбы, я всем телом чувствовал, что он никогда этого не сделает.
Они преодолели уже половину и находились на противоположном от судей конце стадиона — осталось чуть больше половины круга, — когда я и большинство римлян узнали нечто новое: мой конь Малыш мог нестись так, словно он был зачат от ветра.
Лошади мчались в нашу сторону. Малыш был широким, так что даже когда перед ним находились остальные участники, я видел, как он поднял свой горчичный нос. Когда он начал свой бег, в это было трудно поверить. Жокей даже не воспользовался кнутом; он просто сидел, а этот дурной конь решил, что пора рвануть — и рванул. Толпа открыла ему свои сердца, хотя большинство проигрывало деньги с каждым шагом. Он постоянно шел последним, бесконечно безнадежный — однако теперь он мчался мимо соперников, словно просто резвился на солнышке.
Ферокс пришел вторым. Малыш выиграл. Перед финишем он был впереди на три корпуса.
Тит похлопал меня по плечу.
— Фалько! Какой удивительный забег! Должно быть, ты ужасно горд!
