колоннады, ее всепоглощающая тишина чуть не расплющила меня.
Перед портиком на алтаре под открытым небом жрец с закрытым вуалью лицом совершал тайное жертвоприношение. Члены семьи, чей день рождения или успех он отмечал, собрались вокруг в лучших нарядах, с красными щеками от палящего солнца и ветра с моря. Служители храма держали в руках красивые коробочки с фимиамом и блестящие курильницы для него; шустрые помощники, которых выбрали за приятную внешность, держали чаши и топоры для жертвоприношения, флиртуя с молодыми рабынями семьи с помощью своих тонких усиков. Чтобы привлечь внимание богини, воздух был наполнен приятным яблоневым ароматом и отвратительной вонью от шерсти козы, которую жрец только что ритуально опалил на жертвенном огне.
Они приготовили белую козу с венком на рогах и беспокойным видом; спрыгивая с колоннады, я подмигнул ей. Коза встретилась со мной глазами, неистово заблеяла, потом укусила юношу, державшего ее на веревке, в чувствительный молодой пах и дала деру к берегу.
Креветкообразный помощник Мило бросился за козочкой. Помощники жреца весело понеслись за ним. Убитые горем посетители храма, чье великое дело оказалось погребенным под руинами, поставили свои дорогие лавровые венки к алтарю, где на них не наступят, и тоже устремились вдоль берега. Коза уже пробежала не меньше стадия. Я был в своем религиозном одеянии; смеяться было бы недостойно.
Я собирался побыть здесь какоето время, пока не вернется вся эта процессия. Верховный жрец чтото раздраженно воскликнул и направился к крыльцу храма. Я последовал за ним, хотя его поведение обескуражило меня; плохое начало моей новой дипломатической роли.
Авл Курций Гордиан был в возрасте около пятидесяти лет, слегка выше меня и имел неказистое сгорбленное телосложение. У него, словно у слона, были большие перепончатые уши, маленькие красноватые глазки и лысая морщинистая кожа нездорового сероватого оттенка. Мы оба сели на край площадки и обхватили руками спрятанные под одеждой колени.
Понтифик закрылся рукой от солнца и раздраженно вздохнул, глядя на цирк, который к тому времени уже превратился лишь в движущиеся точки на расстоянии четверти мили.
— О, это просто смешно! — вскипел он от злости.
Я мельком взглянул на него, словно мы были незнакомцами, которых свел забавный случай.
— Жертва должна охотно идти к алтарю! — любезно произнес я, предавшись воспоминаниям. В двенадцать лет я пережил серьезный религиозный период.
— Действительно! — Он вел себя приветливо и общительно, как и подобает профессиональному служителю храма, но вскоре показалась колкость, присущая сенатору в нерабочее время. — Вы производите впечатление посланника, — заметил он, — который надеется, что его прибытие должно быть предсказано мне во сне!
— Мне кажется, вы слышали обо мне от того назойливого человека на осле, который, как я только что видел, возвращался в Кротон. Надеюсь, вы отблагодарили его динарием. И надеюсь, приехав в Кротон, он обнаружит, что динарий фальшивый!
— Вы стоите динарий?
— Нет, — признал я. — Но тот выдающийся персонаж, который меня послал, платит даже несколько.
Я ждал, пока Гордиан повернется и внимательно посмотрит на меня.
— Кто это? Кто вы? Жрец?
Он был очень резок. Как некоторые сенаторы. Некоторые скромны; некоторые рождаются грубыми; некоторым так надоело в политике иметь дело с олухами, что они невольно кажутся нетерпимыми.
— Скажем, я несу свою службу у алтаря ради государства.
— Вы не жрец!
— Каждый мужчина является верховным жрецом в своем собственном доме, — набожно произнес я. — А вы? Добровольное изгнание при вашем положении непозволительно! — Продолжая подтрунивать над ним, я чувствовал, как горю от раскаленных от солнца больших камней позади меня. — Здесь верховный жрец считается хорошей, почетной должностью, но никто не ожидает, что сенатормиллионер каждый день будет заниматься скучной работой, снимая шкуры с коз на влажном морском воздухе! Даже если бы служение хозяйке Олимпа было завещано вам одному с вашими семейными оливковыми рощами — или вы со своим знатным братом тотчас подкупили бы этих служителей? Скажите, какова сейчас плата за такую изумительную должность, как эта?
— Слишком велика, — перебил он, заметно сдерживаясь. — Что вы хотели сказать?
— Сенатор, гражданская война только что закончилась, и ваше место в Риме!
— Кто вас сюда прислал? — холодно настаивал он.
— Веспасиан Август.
— И это его слова?
— Нет, это мое мнение, сенатор.
— Тогда держите свое мнение при себе! — Он повернулся, подобрав одеяние. — Если божественная сила не заставит эту козу споткнуться, я не вижу ничего, что помешало бы ей пробежать на север вдоль всего Тарентского залива; так что сейчас мы можем обсудить ваше дело.
— Можно ли прерывать священное действо, сенатор? — с сарказмом спросил я.
— Это сделала коза… — сдался он с усталым видом. — С вашей помощью! Этим несчастным людям завтра придется начинать все сначала с другим животным…
— О, это хуже, сенатор. — В большинстве храмов считается, что смерть в семье оскверняет жреца. Я тихо сказал ему: — Курций Гордиан, им понадобится другой жрец.
Слишком тонко: по его выражению лица я понял, что он окончательно потерял мою мысль.
XVIII
В Колонне у верховного жреца был дом, примыкающий к храму. Обычное дело: просторный, солнечный, хорошо оборудованный — как на морском курорте. Каменная кладка снаружи выцвела, а балюстрада потеряла свой вид изза непогоды. Окна были маленькими и хорошо защищали помещение; у дверей находилось массивное крыльцо. Внутри висел позолоченный канделябр, стояла легкая мебель, которую можно было в любой день вынести на улицу, и висели фонари на случай шторма в неспокойную ночь.
Когда хлопнула дверь, несколько рабынь в замешательстве высунули головы, как будто Гордиан слишком рано пришел домой на обед. Красивая обстановка никак не отражала стиль так называемого управляющего Мило, поэтому я решил, что на самом деле хозяйство вели эти трудолюбивые женщины. Дом был хорошо проветрен, а воздух в нем свеж, как лаванда. Я слышал, как по мокрым полам шуршали веники, и почувствовал запах жареной печени — возможно, эти лакомые кусочки понтифик оставил себе во время предыдущего жертвоприношения. Каждый жрец, знающий свое дело, берет отборные куски: это лучшая причина выполнять обязанности жреца из всех, какие я знаю.
Гордиан быстро провел меня в комнату. Всюду лежали подушки, а в серванте среди серебряных чаш и графинов стояли маленькие вазочки с дикими цветами. Вот плоды государственной измены: привлекательная загородная жизнь.
— Сенатор, я Дидий Фалько. — Никаких признаков, что меня узнали. Я подал свой паспорт; Гордиан посмотрел его. — Я оставил вашего управляющего в Кротоне, привязанным к кровати.
Гордиан скинул свое одеяние. Он казался расстроенным, все еще чувствуя за него свою ответственность.
— Его ктонибудь найдет?
— Это зависит от того, как часто работники мансиона пересчитывают одеяла.
Он еще больше задумался.
— Тебе удалось одолеть Мило?
— Я ударил его каменной вазой.
— Но зачем?
