предприниматель, Туллия?
— Сказал, что он хлеботорговец. Но…
— Но что?
— На это он тоже засмеялся.
— Да он просто комик! — То, что он назвал себя продавцом хлеба, больше не объединяло его с тем Барнабом, которого я имел в виду. Тот был получившим свободу рабом сенатора и не отличил бы пшеницу от деревянной стружки.
— Ты задаешь много вопросов! — в шутку упрекнула меня Туллия. — А к чему тебе все это? — Я ушел от вопроса проницательным взглядом, на который она ответила. — О, секреты! Хочешь выйти через черный ход?
Мне всегда нравилось разведывать место, куда, возможно, я захочу вернуться, так что вскоре я живо шагал через внутренний дворик за винным погребом. Туллии, казалось, было здесь уютно; нет сомнений, что счастливый съемщик помещения осознал ее способности. Она выпустила меня через незапертые ворота.
— Туллия, если Барнаб заглянет выпить, то можешь упомянуть, что я его ищу… — Желательно также заставить его понервничать. В моей профессии никогда не выиграть лавровый венок, если не быть таким же, как незнакомцы, которые провожают до дома. — Скажи ему, если он придет в дом на Квиринале — думаю, он поймет, что я имею в виду, — я смогу передать ему наследство. Он мне нужен, чтобы перед свидетелями установить его личность.
— Он поймет, кто ты?
— Просто опиши ему прекрасные черты моего классического носа! Назови меня Фалько. Сделаешь это для меня?
— Тогда попроси получше!
Эта улыбка и раньше обещала сделать одолжение сотне мужчин. Сто первый, должно быть, надеялся, что сможет превзойти остальных. Не обращая внимания на муки вины перед той дочерью сенатора, я попросил Туллию самым лучшим способом, который был мне известен; казалось, это сработало.
— Ты уже занимался этим раньше! — захихикала она, когда я отпустил ее.
— Наслаждаться поцелуями красивых женщин — это преимущество обладания классическим носом. Ты тоже это делала — а ты как объяснишься?
Подавальщицам редко нужны объяснения. Она снова хихикнула.
— Приходи поскорее; я буду ждать, Фалько!
— Будь уверена, принцесса, — убедил я ее, уходя. Возможно, это ложь. С обеих сторон. Но на правом берегу Тибра, который даже более жесток, чем Авентин, людям приходилось жить в надежде.
Солнце все еще светило, когда я с острова на Тибре попал в Рим. Я остановился на первом мосту, Цестиевом, где самое быстрое течение, и выбросил из кармана туники кольца трупа из хранилища.
Изумрудной камеи не было; должно быть, я выронил ее на улице.
Меня посетила мысль, что ее могла стащить девушка из винного погреба, но я решил, что она слишком красива для этого.
V
Я шел на север. Купил пирожок с начинкой из рубленой свинины и на ходу ел его. Сторожевой пес завилял передо мной хвостом. Я хорошо знал, что такое нужда, поэтому остановился и поделился с собакой пирожком.
Я направился в дом в районе Верхних аллей на Квиринальском холме. Его владельцем был молодой сенатор, замешанный в том же заговоре, что и человек, которого мы с Фронтином сбросили в канализацию. Этот мужчина тоже был мертв. Его арестовали для проведения допроса, а затем нашли задушенным в Мамертинской тюрьме. Его убил сообщник, чтобы удостовериться, что он не заговорит.
Теперь его дом освобождали от содержимого. Распродажа имущества была семейным делом Дидиев, так что, когда во дворце заговорили об этом деле, я вызвался добровольцем.
Кроме того, знатный владелец этого дома однажды был женат на моей особой подруге Елене Юстине, так что мне хотелось посмотреть, как они жили.
Я получил ответ, очень щедрый ответ. Увидеть это было большой ошибкой. Я подошел к их дому в тоскливом настроении.
Большинство римлян сходят с ума от своих соседей: мусор на лестницах и невынесенные баки с грязной водой; грубые продавцы со своими неаккуратными лавками на первом этаже и шумными шлюхами наверху. Но это не про его честь; его прекрасный участок занимал собственный отдельный дом. Вилла на два этажа возвышалась над Квиринальскими склонами. Через простую, но хорошо укрепленную дверь я с улицы зашел в тихий коридор с двумя небольшими помещениями для прислуги. Главный атрий находился под открытым небом, так что со вкусом подобранная внутренняя обшивка стен из глянцевой черепицы сверкала под лучами искрящегося солнца. Восхитительный фонтан во втором внутреннем дворике дополнял прохладную и яркую атмосферу, мерцая над экзотическими пальмами в бронзовых вазах высотой до плеча. Богато украшенные мраморные коридоры расходились в две стороны. Если хозяин уставал от залов для официальных приемов, то на верхнем этаже за тяжелыми узорчатыми шторами были спрятаны различные маленькие мужские укромные уголки.
Прежде чем приступить к своей официальной работе в этом доме, мне нужно было избавиться от беспокойства о том, что персонаж, который шел по моим следам сегодня утром, както связан с этой изысканной резиденцией.
Я снова подошел к привратнику.
— Напомните мне, как зовут того вольноотпущенника, которого так любил ваш хозяин?
— Вы имеете в виду Барнаба?
— Да. У Барнаба когданибудь был мерзкий зеленый плащ?
— А, этот! — брезгливо поморщился привратник.
Вольноотпущенник Барнаб исчез. Если рассматривать возможные варианты, то вряд ли стоит заявлять о нем как о беглеце, если он был пропавшим рабом. Не стоило этого делать, даже если он умел читать и писать на трех языках, играть на флейте и был шестнадцатилетним девственником с телосложением метателя диска с волевым характером и влажными темнокарими глазами. Его хозяин оставил после себя столько полученной сомнительным путем собственности, которую можно продать, что одна потеря не имела значения.
Я считал вполне удобным не принимать этого Барнаба во внимание. Император, в интересах своей репутации добродушного человека — репутации, которой у него никогда не было, но которую он так хотел заработать, — решил проявить уважение к небольшому личному завещанию этого покойного; я сам это организовывал. Маленьким прощальным подарком сенатора своему любимому вольноотпущеннику стали целых полмиллиона сестерциев. Я хранил их в своем денежном ящике на форуме и благодаря процентам от них уже приобрел розовый куст в керамическом горшке, который стоял у меня на балконе. До настоящего момента я считал, что, когда Барнабу понадобится его наследство, он сам придет ко мне.
События сегодняшнего дня резко привели меня в чувства. То, что он вынюхивал чтото на складе, показывает его нездоровый интерес к определенным событиям. А любой разумный вольноотпущенник предпочел бы прикинуться, что ничего о подобных событиях не знает. Нападение на меня было какойто дурацкой игрой. Я знал, что еще не могу дальше работать с ясной головой, так что снова принялся энергично расспрашивать тех бродяг, которых мы еще не отправили на рынок рабов.
— Кто знает Барнаба?
— А что нам за это будет?
— Отвлеките меня полезной информацией и, возможно, я забуду, что хотел вас побить…
Выжимать факты из этих олухов было тяжелым делом. Я сдался и разыскал Крисосто, левантийского
