узнал Гордиана, его глаза цвета воды в реке насторожились. Он неохотно улыбнулся; потом наклонился ближе к нему, предлагая пожать руки.
Вспомнив о своем брате, Гордиан замер. Он не мог вытерпеть предлагаемого рукопожатия. Я сам сделал шаг вперед.
— Меня зовут Фалько, — объявил я, когда наша добыча дернула головой от раздражения и шока. — Предполагалось, что я мертв — но и вы тоже. — Потом я дождался внимания и официально заявил: — Гней Атий Пертинакс Капрений Марцелл, также известный как Барнаб, от имени Веспасиана Августа вы арестованы! Я заключаю вас под стражу и перевожу в Рим. Вы имеете право на суд равными вам по положению людьми из сената или можете использовать любое гражданское право и обратиться к самому императору. Чтобы это сделать, — с наслаждением сообщил я, — вы должны сначала доказать, кто вы!
— В чем я обвиняюсь? — взревел Пертинакс.
— О, в заговоре против императора, убийстве, поджоге храма, нападении на римского стражника — и намерении убить меня!
LXXI
Казалось, что Пертинакс, наконец, понастоящему увидел меня. Однако его самонадеянность едва ли была подорвана. Казалось, он не мог понять, как уже второй раз с того момента, как их заговор провалился, его пугали тюремным заключением, в то время как союзники хладнокровно бросали его. Мне было почти жалко Пертинакса — но когда ктото пытался меня убить, мое добродушие испарялось.
Я стоял, слегка расставив ноги, беспокоясь изза качающейся палубы под ними и хрупкости «Исиды» после прозаичных огромных размеров «Морского скорпиона».
Пертинакс вяло взглянул на Криспа, очевидно полагая, что его тоже арестуют. Крисп пожал плечами и не стал ему ничего объяснять. Я кивнул Мило. Поскольку ялик, на котором мы приплыли, был слишком мал, чтобы перевозить более троих человек, Мило первым переправился на «Морской скорпион» вместе с заключенным, потом отправил пустую лодку обратно для нас с Гордианом.
Пока мы ждали, никто из нас не сказал ни слова.
Ялик медленно плыл обратно к кораблю. Крисп обменялся любезностями с Гордианом, пожелав ему удачи на посту в Пестуме. Они оба игнорировали меня с какимто вежливым почтением, словно находились на очень важном званом пиру и заметили счастливого червячка, показавшегося из булочки.
Я сам был не в настроении поздравлять себя. Вид Атия Пертинакса вызывал у меня только неприятные чувства. Я не смогу расслабиться, пока не доставлю его в очень надежную тюремную камеру.
Я первым пропустил Гордиана в лодку.
— Ну, спасибо за то, что передали нам его, сенатор! — Ялик качнулся, такое чувствительное судно, что от этого движения я потерял равновесие и схватился за леер. — Вы можете рассчитывать на признательность Веспасиана.
— Я рад, — улыбнулся Крисп. Здесь, на корабле, в выходной одежде он выглядел старше и беднее, чем когда светился уверенностью в себе в вилле Поппеи, — хотя сейчас был больше похож на человека, с которым можно сходить на рыбалку.
— Вот как! — спокойно спросил я. — Значит, я могу исключить вас из любых нечистых махинаций, которые, как я узнал, связаны с кораблями зерна из Египта?
— Я это бросил, — признался Крисп, по всей видимости, достаточно честно.
— А что — флотилия не радовала?
Он не пытался отрекаться от плана.
— О, командующий и капитаны трирем выпьют с любым, кто заплатит за выпивку — но весь морской флот считает себя воинами. Доверься своему начальнику, Фалько; армия полностью верна Веспасиану.
— Они знают, что Веспасиан — хороший военачальник, сенатор.
— Ладно, будем надеяться, что он также станет хорошим императором.
Я изучающе смотрел на его лицо. Елена была права; Крисп с легкостью воспринимал свои поражения, какой бы большой ни была ставка. Если это действительно поражение. Единственный способ узнать — это оставить его в покое и присматривать за ним.
Когда я перешагнул через леер, собираясь спуститься, Крисп задержал мою руку.
— Спасибо. Я говорил серьезно; мне кажется, вы можете попросить у Веспасиана ту должность, какую пожелаете, — пообещал я, все еще пытаясь спасти его.
Ауфидий Крисп хитро взглянул вниз, на ялик, где Гордиан как обычно посвоему неуклюже переместился на нос.
— Тогда мне нужно будет больше, чем чертова должность жреца!
Я улыбнулся.
— Просите! Удачи, сенатор; увидимся в Риме…
Возможно.
Пока арест Пертинакса казался слишком легким. Мне следовало знать. Богиня, распоряжающаяся моей судьбой, обладала злым чувством юмора.
Ялик от «Морского скорпиона» был на полпути к кораблю, когда в лагуне появилось еще одно судно. Гордиан посмотрел на меня. Это была трирема из мизенской флотилии.
— Руф! — пробормотал я. — Он только и может, что появиться в венке из бутонов роз, когда пир уже почти окончен!
Судно приближалось беззвучно, но как только мы его заметили, там забарабанили. Сбоку мы увидели, как в воду погрузилось восемьдесят весел. Пока гребцы продолжали свое дело, солнце блеснуло на щитах и наконечниках дротиков целого войска моряков, которые выстроились на боевой палубе триремы. Корабль был стального и сероголубого цветов, а вокруг рога на носу гордо сверкал алый. Искусно нарисованный глаз придавал ему свирепость мечрыбы, когда корабль несся вперед, беспощадно движимый тремя огромными рядами весел. Позади я услышал, как бочкообразный Басс, боцман «Исиды», предупредительно закричал.
Наш матрос, который сидел за веслами, нерешительно остановился. Хотя триремы считались рабочими лошадками военноморского флота и были вполне привычны в заливе, от такого зрелища, когда одна из них неслась на полном ходу, захватывало дух. Ничто на воде не было столь прекрасным или опасным.
Мы с Гордианом наблюдали, как трирема плыла на нас. Я осознал, что она проходила на опасно близком расстоянии. Мы страшно испугались, когда взглянули на ее челюсти — крупные бревна, помещенные в бронзовую оправу, образующие таран, на этот вечно открытый, дьявольский зубчатый рот прямо над поверхностью водой. Судно прошло так близко, что мы слышали грохот уключин и видели, как с весел стекала вода, когда они поднимались. Потом наш гребец опустился на дно лодки, и мы все вцепились в борта, а огромные волны от триремы били наше крохотное суденышко.
Мы замерли, осознавая, что трирема могла развернуться на всю длину. Мы в ожидании смотрели, как она угрожающе понеслась на яхту Криспа, потом, устроив водоворот, замедлилась, возвышаясь над лагуной. Беспомощно стоя у нее на пути, словно часть красивого сброшенного за борт груза, «Исида Африканская» тоже ждала. Но трирема не остановилась. Перед самым столкновением Ауфидий Крисп принял свое последнее странное решение. Я узнал его красную тунику, когда он нырнул в воду.
Благодаря роковой черте характера, он снова проиграл.
Крисп попал прямо под весла триремы по правому борту. Только гребцы на верхней палубе, которые видели концы весел, могли знать, что он там. Я увидел его торс лишь один раз. Он неистово барахтался. Весла остановились, но несколько продолжало работать. Потом и остальные непрерывно задергались, словно волнистый плавник какойнибудь гигантской рыбы, пока они несли стройный киль корабля прямо на яхту. Таран превратил ее в настоящий ужас. Несомненно, это было намеренно. Трирема врезалась в «Исиду» одним неистовым ударом, потом сразу же поменяла направление: классический маневр, чтобы
