Он покачал головой, тяжело вздохнув.
— Увы, я самым жестоким образом лишен общения с отчаянными девушками в какой бы то ни было форме.
— Как у тебя так получается? Как ты можешь шутить, когда мы…в таком бедственном положении? — Ее голос был ровным, а взгляд полон мольбы.
— Именно потому, что мы в таком затруднительном положении, — ответил он ей. — Когда ситуация становится наиболее напряженной, в игру вступают внутренние резервы. Смех в лицо опасности, жизнь мрачнее всего перед рассветом, и все подобные клише, несмотря на банальность, вовсе не ложь.
Он бросил украдкой взгляд на охранников и осторожно достал из кармана крошечный флакон, который дал ему Аларик.
— Кроме того я делаю это просто потому, что могу. На протяжении двух тысяч лет я не мог шутить. Ты представить себе не можешь, какой тонизирующий эффект производит на мою израненную душу простой звук твоего смеха.
— Это что, тоже шутка? Про твою израненную душу? — Она пристально смотрела на него, тогда как все веселье сошло с ее красивого лица. — Ты говоришь так необычно, по-разному. Иногда твои слова звучат так по-современному, а иногда ты начинаешь говорить что-то вроде «две тысячи лет» или «израненная душа», тем самым сбивая меня с толку.
— Ничего не могу с этим поделать. Представь себе, что ты прожила первые десять лет своей жизни во Франции, следующее десятилетие в Испании, а потом еще десяток лет в Германии. К твоему французскому языку примешивались бы немецкие и испанские слова, ведь так?
Она кивнула.
— Я слышала, как ты разговаривал на другом языке. Это атлантийский?
Он кинул быстрый взгляд на охранников, но они над чем-то смеялись и не обращали на пленников никакого внимания.
— Да, но пусть это останется между нами.
— Когда я впервые побывала там, Конлан об этом рассказал, после того как я поклялась держать это в секрете. — Ее голос упал до шепота. — Что это?
Он медленно вытащил пробку и поменял положение, делая вид, что зевает и потягивается, затем кашлянул. Закрывая лицо рукой, он капнул две капли зелья на язык. Горло обожгло так, словно он проглотил жидкий огонь
Что бы это ни было, казалось, что оно сработало.
Он снова сменил позу, закупоривая пузырек и снова пряча его в карман. Следует надеяться, что они не заставят его снова раздеться. Ему повезло в первый раз, когда он спрятал пузырек во рту, бросая Смитти свою одежду. Но Бреннан сомневался, что сможет скрыть это от наемника во второй раз. К сожалению, в этих холодных мертвых глазах светился недюжинный интеллект.
Тиернан все еще смотрела на него, прищурившись, и ему стало понятно, что она собирается потребовать ответа. Поэтому он предвосхитил это некоторыми сведениями и своим вопросом.
— Аларик дал мне немного тонизирующего средства, чтобы я не заснул. Я не могу позволить себе рисковать после того, что произошло сегодня утром. Расскажи еще о Сюзанне. Была ли она счастлива, что ждала ребенка?
— Будет ли этого достаточно? — прошептала она, игнорируя его неуклюжую попытку сменить тему. — Это сработает?
— Не знаю, но я чувствую прилив сил даже сейчас, когда мы разговариваем, — сказал он, и это была правда. Его омывала волна покалывающего тепла, от которого перед глазами засверкали искры, пока Тиернан не предстала перед его глазами в облаке серебристого света. От этой картины член в его штанах встал, и воин застонал от того, что его либидо дало о себе знать в столь неподходящий момент. Желание видимо не собиралось уступать перед опасностью или тем, что в данный момент близость была невозможна.
— Бреннан? О чем ты думаешь?
— Поверь мне, ты не захочешь об этом знать, — сказал он, поворачивая разговор в несколько безопасное русло. — Аларик дал мне зелье, так что кощунственно думать, что оно не сработает так, как жрец пообещал.
— Ты действительно желаешь услышать побольше о Сюзанне?
— Только если ты захочешь рассказать мне.
Тиернан глубоко вздохнула.
— Главное, что остается добавить: она мертва, и убила ее именно я.
Глава 29
Тиернан помнила тот вечер так же ясно, как если бы это случилось всего лишь на прошлой неделе. Выдавить из себя членораздельную речь, когда в горле стоит комок — это совсем другое дело. Тем не менее, шок на лице Бреннана за несколько секунд до того как выражение его лица вернулось к норме, подтолкнул ее. Он должен узнать.
Ей необходимо было выговориться. Наконец… наконец, рассказать об этом.
— Я работала над историей. На самом деле, именно над этой историей. Слухи о захваченных в рабство оборотнях доходили до меня, и у меня был источник, и, в общем, я шла по горячим следам, выискивала все новые и новые сведения — не смыкая глаз по ночам, сразу же после занятий в колледже. Боже, невозможно описать словами, что это было. Я воображала себя борцом за всеобщее благо… — Она остановилась на полуслове, понимая, наконец, что и кому она говорит.
Уголки губ Бреннана поднялись вверх.
— Думаю, понимаю, о чем ты, — сказал он.
— Конечно. Ну, тогда ты сознаешь, что немногим, кроме журналистов, полицейских или медицинских работников, это дано. Это призвание. Необходимость кому-то помогать, чтобы быть частью чего-то большего, чем ты сам. Борьба со злом на благо общества. — Она замолчала и закатила глаза. — Неважно. Я что-то заболталась. Но я была в той сфере, на пике, напав на очень явный след, который вел к Бостону. У меня было доказательство того, что местный ученый принимал участие в заговоре с целью похищения и проведении экспериментов над оборотнями.
Бреннан подался вперед, прижав к бокам сжатые в кулаки руки.
— Ты добровольно ввязалась во все это?
— Более чем. Это и была моя история. Я заварила эту кашу. И никому не рассказывала из боязни, что кто-то опубликует сенсационную новость раньше меня. В ту ночь я должна была встретиться с оборотнем- медведем, потерявшем друга, который был похищен шайкой бандитов. У него была для меня информация.
— Медведь, — сказал он, чеканя слова. — Медведи-оборотни, один из самых опасных видов оборотней.
Она кивнула, внимательно за ним наблюдая на тот случай, если он снова сломя голову кинется на прутья решетки. Его мышцы напряглись и одеревенели так, словно бы он с удовольствием стукнул бы ее головой об эти решетки. Она понимала причину, потому что видела его душу. Внутри него была насущная необходимость защищать.
За исключением того, когда это касалось ее. Тогда эта потребность защищать превращалась в нечто неконтролируемое и бескрайнее, как океан.
Это пугало ее, одновременно вызывая приятное волнение. Никому не было дела до ее защиты, за исключением, может быть, Рика, и даже с ним история была на первом месте.
— Как бы то ни было, — продолжала она, — Сюзанна выбрала ту ночь, чтобы рассказать мне о ребенке. Я была взволнована из-за этой новости. А она и ее бой-френд были так счастливы. Думаю, именно из-за этого она решила выложить все начистоту, рассказав о том, что она оборотень. Обладает способностью обращаться в лису.
