Слезы застилали глаза, и Кэнрэймон-ин втянула голову назад в паланкин.
— Почему ты плачешь, мама-тян? — Антоку подполз к ней и обнял ручонками за шею.
Кэнрэймон-ин не могла ответить. Она уткнулась в широкие отвороты рукавов и долго сидела так, пока они совсем не вымокли.
Старая столица
— Ты думаешь, мы сможем начать здесь все заново? — спросил Корэмори. Его глаза были еще красны от слез по семье, которую пришлось оставить в Хэйан-Кё.
— Едва ли, — ответил Мунэмори, оглядывая то, что осталось от некогда столичной Фукухары. Они прибыли сюда ближе к вечеру двадцать пятого дня седьмой луны. Нынешняя Фукухара была даже унылее той, что Тайра покинули почти три года назад. Чертог звенящих ручьев, павильон Любования снегом, дворец Тростниковая кровля — все поросло быльем и вьюнками да вдобавок было разграблено местными жителями.
Новый императорский дворец был в еще худшем состоянии — над ним определенно поглумились тэнгу.
— У Тайра больше нет средств восстановить все, что разрушено, — сказал Мунэмори. — Вдобавок мы все еще близко к столице. Минамото настигнут нас в какой-нибудь день-два. Где нам собрать людей за такой срок?
С ними из столицы выехало верных семь тысяч войска. Не обошлось и без горьких потерь — Ёримори, один из младших братьев Киёмори, решил остаться в столице и драться на стороне Минамото. Регент Фудзивара Мотомити покинул императорский поезд и бежал неизвестно куда. Мунэмори не сомневался, что за ними последуют и другие.
— Так что же нам делать? — спросил Корэмори.
— Собери все суда, какие сможешь найти. Прочеши берег и вымоли, купи или захвати все до последней лодчонки. В море Тайра всегда чувствовали себя как дома — укроет оно нас и в этот раз. Завтра отправимся на Кюсю, как можно дальше от Минамото.
Корэмори вытаращил глаза:
— И впрямь дальнее изгнание.
— Надеюсь, вскоре судьба нас помилует. Ступай.
Корэмори поклонился и выбежал прочь. Его дядя развернулся и отправился по разбитой брусчатке к вершине холма, где стоял новый императорский дворец — точнее, его развалины. Оставшись один, Мунэмори брел по заросшей сорной травой земле, замечая то тут, то там упавшую с крыш черепицу с узором в виде уток мандаринок. «Видно, утки все же не были для Тайра добрым знаком», — подумалось ему. К югу с вершины холма открывался вид на Кёносиму — рукотворный остров, где покоились кости и пепел Киёмори.
— Прости меня, отец, — прошептал Мунэмори. — Дела обернулись совсем не так, как ты рассчитывал. Надеюсь, ты понимаешь, что я сделал все от меня зависящее.
В этот миг у него за спиной раздался не то смех, не то клекот. Мунэмори резко обернулся, выхватывая короткий меч.
— Ха-ха! — прокаркал сидевший в траве тэнгу. Ростом он был почти с Мунэмори, только на спине росли два черных крыла, а вместо носа — длинный желтый клюв. — Спрячь-ка свой клинок, сын грешника Киёмори. Даже кроха тэнгу превзойдет тебя в схватке, и ты это знаешь.
Мунэмори устало заправил меч в ножны.
— Что тебе надо?
— Я пришел не отнимать, а делиться. Поделиться с тобой советом.
— Нам не нужны советы демонов.
— Еще как нужны. Я даю тебе последнюю возможность спастись, Мунэмори из рода Тайра. Киёмори больше нет, а на тебя Царь-Дракон не в обиде. Посему он предлагает следующее: отправляйся к святилищу Ицукусимы. Сделай так, чтобы маленький император бросил Кусанаги в море. Сделай так, и оставшихся Тайра пощадят. Если же ты откажешься, Рюдзин больше ничем вам не поможет. Зато врагам вашим помочь сумеет.
— Ты в своем уме? — вскричал Мунэмори. — Три священных сокровища — символы законной власти. Теперь, когда государь-инок покинул нас, только они могут подтвердить, что Антоку — истинный наследник государева рода. Без них мы — ничто! Если мы выбросим священный меч в море, народ окончательно отвернется от нас. Мы погибнем.
— Глупый ты человек, — ответил тэнгу. — Разве не видишь? Вы уже погибли! Если послушаешь совета Царя-Дракона, ваш род не исчезнет с лица Земли и останутся еще Тайра, что воспоют ваши подвиги. Откажешь ему — и судьба ваша окажется в руках богов, которые, должен предупредить, отнюдь вам не благоволят.
— Твои угрозы мне нипочем, — огрызнулся Мунэмори. — В истории немало случаев, когда великие беды превозмогались бесстрашными сердцем.
— Среди Тайра, — ухмыльнулся тэнгу, — такие перевелись.
— Довольно! Изыди, или я кликну лучников!
— Я уйду, но обдумай мои слова хорошенько, несчастливец Мунэмори. У твоей надежды всего одна дорога. Все прочие приведут Тайра к погибели. — Сказав так, тэнгу взмахнул могучими крыльями и взмыл в воздух, под темнеющие небеса.
Мунэмори обратил взор на развалины императорского дворца.
— Надо бы спалить эту рухлядь перед уходом.
Послания из столицы
В большом зале Камакуры еще звучали отголоски здравиц и радостных кличей, когда Минамото Ёритомо зачитывал послание от Ёсинаки о взятии Хэйан-Кё:
— «Сего дня я, не встретив сопротивления со стороны Тайра, захватил стольный город Хэйан. Высокочтимого государя Го-Сиракаву мы препроводили в императорский дворец. Он же одарил меня всеми поместьями, что некогда принадлежали изменникам Тайра и уцелели после поджогов. Вдобавок императорской грамотой я отныне наделен правом преследовать и истреблять всех посягнувших на Драгоценный трон, а вскоре меня возведут в чин сегуна приказом государя-инока. Покуда же я был назначен защитником города, властителем земли Иё и начальником Левого конюшенного ведомства. Надеюсь, эти добрые вести о возвращении удачи Минамото тебя порадуют…»
Ёритомо и впрямь обрадовался, но лишь отчасти, ибо в рукаве у него лежало другое послание, тем же днем тайно переданное гонцом Го-Сиракавы.
«Властителю Камакуры.
Теперь, когда в Хэйан-Кё опять воцарился мир, я желаю пригласить вас с дружиной в столицу. Предстоит много дел, в которых мне не обойтись без человека ваших способностей. Как воевода, ваш уважаемый двоюродный брат показал себя самым достойным образом, однако, боюсь, ему недостает некоторых качеств для звания великого полководца…»
Прочтя между строк, Ёритомо понял, что Го-Сиракава опасается Ёсинаку и не доверяет ему.
Покинув пиршественный стол и веселье, он вернулся в свою комнату-молельню, где находился небольшой алтарь Хатимана. Омыв руки и ополоснув рот, Ёритомо вознес пять благодарственных молитв божеству, а после зажег палочку благовоний, призывая еще одного духа-покровителя.
