— Бумаги? — Грей взял Дейви за рукав. Дейви гневно взглянул на обидчика:
— Это моя бумага, деревенщина.
— Чертов щенок, я же сказал, что отдам тебе твой листок. — О'Ши сжал кулаки и повернулся к Грею: — Позволь мне хорошенько всыпать ему, Грей. Он оскорбил мою матушку, этот маленький кусок дер…
С мостика раздался звук судового колокола. Матросы повернулись, на мостике стоял мрачный мистер Брэкетт в своем традиционном черном сюртуке.
— Все по местам! — Нарочито медленно шагая, он подошел к вентиляционному отверстию камбуза и крикнул: — Кок! Сегодня вахтенным по левому борту грог не давать!
— Слушаюсь, мистер Брэкетт. — Голос Габриэля поднялся вместе с облаком пара.
Все дружно заворчали, а Дейви получил несколько несильных ударов по спине.
— Ох!
— Дай-ка мне этот листок, О'Ши, — сказал Грей. — Я сам поговорю с парнем, чтобы он знал свое место.
О'Ши протянул ему смятый лист бумаги и направился на нос корабля.
Грей повернулся к мальчишке. Откашлявшись, он постарался принять самый серьезный вид.
— Послушай, Дейви. Это не дело — ссориться с командой и тем более с О'Ши. Вам предстоит провести бок о бок не меньше месяца, понимаешь? Жизнь на море — это не только грог и теплое солнце. Твоя жизнь, как и жизнь любого члена команды, в руках его товарищей, и ты ведь не захочешь, чтобы эти руки вдруг ослабели.
— Да, сэр, — угрюмо ответил парень. — Просто… — Он жестом указал на листок бумаги в руке Грея: — Посмотрите сами, сэр.
Грей улыбнулся:
— Что там такое? Любовное послание от твоей пастушки?
Он отпустил Дейви, разгладил на колене листок и взглянул на него.
Листок едва не выпал у него из рук.
Это был набросок углем, изображавший Дейви Линнета. И это было настоящее откровение.
— Это сделала мисс Тернер, — произнес Дейви.
Каждый дюйм наброска неподражаемо передавал именно Дейви. Нервическая энергия позы и непослушные завитки его темных волос. Нескладные уши и намек на слишком крупные руки. Искорка юношеского задора в глазах, сдерживаемого осознанием своего «я», слегка искривленная линия губ, тень будущей ироничной улыбки. В одном-единственном наброске художник смог передать не только черты того мальчишки, каким Дейви был сейчас, но и уловил черты мужчины, каким он однажды станет.
— Думал приберечь его для моей матушки, — сказал Дейви. — Я ведь тут похоже вышел?
— Очень похоже, — сказал Грей тихо. Затем он откашлялся и выдавил улыбку. — А ты у нас красавчик, мистер Линнет. Пройдет несколько лет, и ты будешь разбивать сердца девушек на обоих континентах.
— О нет! — крикнул Куин из «вороньего гнезда» [2]. — Парень по уши втрескался в мисс Тернер. Верно, малыш? Он только о ней и может говорить, Грей. Так что не соблазняй его разговорами о других девушках. Для него не будет другой — по крайней мере, во время этого плавания.
Дейви покраснел и начал запинаться:
— Я… Это не…
Грей засмеялся и хлопнул его по плечу:
— Не могу не одобрить твой выбор, Дейви. Она красивая женщина, к тому же еще и талантливая.
Дейви неловко переминался с ноги на ногу.
— Она на меня и не взглянет. Я это хорошо понимаю, сэр. Я просто…
— Ты нормальный пятнадцатилетний парень. И я таким когда-то был, представь себе. Но меня никогда не удостаивала вниманием леди, хотя бы наполовину такая же прекрасная, как мисс Тернер. — Грей еще раз взглянул на рисунок и вернул его Дейви. — А вот о тебе, Дейви, она, должно быть, высокого мнения, раз не пожалела для тебя целого листа.
Когда София поднималась из люка, она тотчас узнала озорной смех мистера Грейсона, который доносился откуда-то справа.
Она повернула налево.
Прошедший ночью дождь начисто отмыл перевернутый тазик неба, убрав грязные разводы туч и вернув ему яркую голубизну. Солнечные лучи с неистовой радостью плясали по гребням волн, превращая тяжелые темно-зеленые валы в россыпи бриллиантов.
Этот день должен был стать днем ее свадьбы.
София задумалась: так ли ярко сияет солнце у маленькой живописной часовни в Кенте? А что стало с сотнями цветов, специально выращенных для этого случая в оранжерее? Она вспомнила и о свадебном завтраке, так тщательно спланированном и продуманном до последней мелочи, до самой маленькой позолоченной кофейной ложечки. Дожидается ли ее возвращения пастельная пирамида из мороженого, украшенная лепестками роз и миндалем?
Даже если им удалось сохранить ее исчезновение в тайне до сегодняшнего дня… когда она не появится на собственной свадьбе, ее секрет выйдет наружу. Слухи о ее тайном бегстве с загадочным Жерве будут скакать от одной дамы к другой, словно блохи на церковной скамье.
Какую же изощренную шутку она сыграла с ними со всеми! Какой повод для смеха!
Так отчего же ей так хочется плакать?
Стоя на цыпочках, вцепившись в деревянный планширь, она наклонилась за борт, напряженно вглядываясь в бесконечные волны и бурлящую пену, отмечающую след брига. Одинокая слезинка, равная по значимости песчинке, брошенной в пустыне, скользнула из уголка глаза и упала в морскую воду.
Ее внимание привлек неясный блик под водой. Гладкий дротик поднялся из зеленовато-синей глубины, разрезал острым плавником волну и вновь исчез под водой. София ждала затаив дыхание. Существо снова показалось на поверхности — быстрая стрела, легко пронзавшая волны, не отставала от быстрого хода «Афродиты».
— Это корифена, мисс, ее еще называют дорадо, — сказал один из матросов.
Рыба неслась у самой поверхности, иногда описывая быстрые круги, потом снова взмывала вверх и гут же исчезала в туче мелких серебряных брызг, на которых вспыхивала маленькая, но яркая радуга.
София восхищалась необычно большой лобастой головой рыбы, острым лезвием ее темно-синего плавника, идущего вдоль всего позвоночника. Но самым восхитительным были отчетливые радужные оттенки чешуи.
— Какая красота! — сказала она.
Из руки матроса вылетел гарпун, пронзивший рыбу с неприятным хрустом.
— Это обед, — отозвался матрос жизнерадостно. Мужчины бросили сеть и подтащили свой трепыхавшийся улов к борту.
При виде распоротой гарпуном рыбины Софии стало нехорошо, зажав руку ладонью, она отвернулась.
— Не отворачивайтесь, мисс, — сказал матрос. — Пропустите танец цвета.
«Танец цвета?» София бросила взгляд через плечо. Матросы уже втащили рыбу на палубу, и она беспомощно билась на мокрых от воды и крови досках.
— Видите, мисс? Пляска начинается.
Как только он это сказал, рыбья чешуя начала менять свой цвет. София шагнула вперед, зачарованная увиденным. Светло-голубой живот потемнел, став настоящего кобальтового цвета. Полоска травяной зелени вдруг начала отливать ультрамарином с золотыми проблесками. София никогда не видела таких ярких оттенков — ни в природе, ни на картинах. Даже в своих мечтах. На ее глазах рыбина превращалась в живую радугу.
Точнее, умирающую радугу. В последний раз резко выгнувшись дугой, корифена наконец обмякла и побледнела, став такой же бесцветной, как палуба. Вытащив гарпун, матросы снова перегнулись через
