Арбару. А в чем же?
Баруа. По-моему, дело в том, чтобы уже сегодня сердца различных людей, которые придут сюда, слились в едином порыве... Главное, я бы сказал, в том, чтобы мы почувствовали, как всех нас охватывает общее стремление, рожденное уже одним тем фактом, что мы собрались вместе.
Арбару. Это от нас не зависит.
Баруа (с живостью). Ты прав, но у нас куда больше шансов создать такую атмосферу, если наши отношения установятся сами собой, если мы будем следовать своим побуждениям, а не придерживаться заранее намеченной программы. (Доверительно улыбаясь.) Оставим все как есть...
Баруа говорит не спеша, округлыми фразами, как человек, привыкший выступать перед аудиторией. Он не повышает голоса, но его уверенный тон приковывает внимание.
Арбару (пожимая плечами). Восторженная болтовня... Каждый будет излагать свои мысли... Каждый будет по очереди читать лекцию другим... Пока мы не спохватимся, что уже два часа ночи! Пропащий вечер...
Жест Баруа, означающий: 'А если бы и так?.. ' Затем, не отвечая, он закуривает папиросу, зажигая спичку быстрым, привычным движением. Твердым и в то же время задумчивым взглядом следит за первым клубом дыма, который медленно рассеивается в прозрачном воздухе комнаты.
Так ты теперь куришь? Баруа. Да.
Молчание.
Арбару. Ладно, ладно... И все же я предпочел бы наметить план, распределить задачи. Думается, основывая журнал, надо действовать более...
Звонок.
Баруа (поднимаясь). Ты хочешь сказать... более методично?
Идет к двери.
Оставшись один, Арбару что-то бормочет, гримасничая.
Хриплый голос (в коридоре). Дружище... Поразительно! Наткнулся у Ламенне...16 Лучшего не найдете!..
Сквозь открытую дверь видна спина Крестэя д'Аллиз; он говорит быстро и жестикулирует. Перед тем как войти, поворачивается на каблуках и щурится от яркого света.
Франсуа Крестэй д'Аллиз - двадцать восемь лет.
Стройная фигура; на высокой шее гордо посажена маленькая голова с круглым затылком. Короткое, сужающееся к подбородку лицо с резкими чертами. Широкий, изрезанный морщинами лоб; горячий и добрый взгляд; вздернутый нос; длинные темно-каштановые усы, прикрывающие презрительно сжатый рот; нервная скептическая усмешка.
Говорит громко, держится с непринужденным изяществом кавалерийского офицера; жесты широкие, экспансивные.
Ушел из армии, обессиленный тяжелой внутренней борьбой между понятиями, усвоенными с детства, и неодолимым желанием раскрепостить свою мысль; он расстался с родными, решительно порвав с католическими и монархическими традициями семьи д'Аллиз.
Горький сарказм недавнего отщепенца.
Быстрой и легкой походкой он приближается к Арбару и, низко наклоняясь, приветливо протягивает ему обе руки.
Крестэй. Послушайте, Арбару! Я только что нашел это в 'Речах верующего'.
Не обращая внимания на Баруа, который, снова услышав звонок, вышел из комнаты, он запускает руку за фалды сюртука и вытаскивает растрепанный томик.
(Стоя, декламирует наизусть.) 'Прислушайтесь и скажите мне, откуда исходит этот глухой, смутный, непонятный шум, который доносится отовсюду?'
Брэй-Зежер, Вольдсмут, Ролль и Баруа входят и застывают у двери; они удивлены и заинтересованы.
(Продолжает, не замечая их.) 'Приложите руку к земле и скажите мне, почему она содрогнулась?
Что-то неведомое пробудилось в мире.
Разве каждый из нас не томится в ожидании? Разве есть сейчас сердце, которое не бьется быстрее? (С пафосом, подняв руку над головой.) Сын человеческий! Поднимись к высотам и объяви нам, что ты видишь!'
Замечает вошедших и обводит их загоревшимся взглядом, заражая своим воодушевлением.
Я предлагаю поместить эти строки вслед за названием нашего журнала! Они будут самым лучшим, самым кратким из манифестов!
Баруа (из глубины комнаты, взволнованным голосом). Решено!
Они смотрят друг на друга, улыбаясь. В этот вечер среди них нет места иронии.
Несколько мгновений всеобщего восторга. В один миг рухнули все барьеры: души этих людей, пришедших сюда в поисках единения, сливаются.
Зежер выходит на середину комнаты, его восточное лицо желтее, чем обычно. У него слегка смущенный вид: застенчивая улыбка, стесненные и нерешительные движения; но в глубине орбит блестят в тени прищуренных красноватых век, изогнутых, как древко лука, его черные зрачки - быстрые, лихорадочные, неумолимые.
Зежер. Ну что ж, давайте рассаживаться. Установим какой-то порядок... Кто отсутствует? Баруа. Порталь.
Понимающие улыбки.
Зежер (твердо). Мы его ждать не станем.
Он сидит за письменным столом Баруа, словно на председательском месте.
Арбару устраивается рядом; он собирается вести записи.
Крестэй, чтобы сохранить свободу движений, стоит, прислонившись к книжной полке; голова его высоко поднята, руки скрещены на груди; в нем нетрудно признать отставного офицера.
Печатник Ролль устроился в плетеном кресле. Он молча смотрит и слушает, машинально крутя усы - непременное украшение молодого парижского рабочего.
Вольдсмут, опустив плечи, забился в угол возле камина; он так мал ростом, что кажется, будто он сидит.
Баруа предлагает ему кресло, а сам устраивается верхом на скамеечке, посреди комнаты.
Баруа (открывая коробку, стоящую на столе). Вот папиросы... Начнем?
Улыбки.
Когда вы пришли, мы с Арбару говорили вот о чем: должны ли мы посвятить наше первое собрание установлению свободного и дружеского общения, или... (Передает слово Арбару.)
Арбару. Или превратить его в первое деловое заседание, проходящее по заранее намеченному плану.
Баруа. Мне кажется, Крестэй указал нам верный путь.
Крестэй. Его указал Ламенне...
Баруа. Мы не хотим ограничиться созданием группы сотрудников; этого нам мало. Мы хотим, и это главное - не так ли? - основать подлинное содружество. А для этого нужна непосредственность. (Проникновенно.) Вот мы собрались вместе, у нас одни устремления, одна мысль: надо, чтобы каждый из нас отдал общему делу все, на что он способен...
Он минуту колеблется и произносит:
Мне придется продолжать, ибо я, кажется, начал целую речь... Кому принадлежит мысль организовать нашу группу? (Поворачивается к Брэй-Зежеру.)
Зежер (быстро). Тебе.
Баруа (с улыбкой). Нет, это наша общая идея... Но я должен сказать главное: мысль эта носилась в воздухе. Она отвечает целому ряду духовных потребностей, общих для всех нас. Все мы чувствуем: нам есть что сказать, мы должны выполнить свое предназначение.
Крестэй (сумрачно). Да, настало время, чтобы общество узнало о наших убеждениях!
Никто не улыбается.
