Этого Антуан никак не ожидал и растерянно поднял голову.
Взор Шаля затуманился слезами. Он снял очки, развернул носовой платок и вытер глаза.
- Я виделся с господами из церкви святого Роха, - продолжал он, делая паузы чуть ли не после каждого слова и тяжко вздыхая. - Заказал заупокойные мессы. Для очистки совести. Только поэтому, господин Антуан. Потому что лично я впредь до получения более полных сведений... - Слезы продолжали течь по его личику скупыми струйками, и каждый раз, утерев глаза, он расстилал носовой платок на коленях, аккуратно складывал его и бережно прятал в карман, словно кошелек. - У меня были сбережения - десять тысяч франков, вдруг без всякого перехода бросил он.
'Ага', - подумал Антуан. И, не дожидаясь дальнейшего, проговорил:
- Не знаю, успел ли отец сделать распоряжения на ваш счет, но будьте спокойны: мой брат и я обещаем, что в течение всей жизни вы будете получать ежемесячно ту же самую сумму, что получали здесь раньше.
Впервые после кончины г-на Тибо Антуану представился случай уладить денежный вопрос на правах наследника. Ему подумалось, что, взяв на себя обязательство помогать Шалю до конца его дней, он, в сущности, поступил достаточно великодушно и что вообще приятно, когда представляется случай действовать изящно. Но тут его мысль сделала непроизвольный скачок, он попытался в уме подсчитать размеры отцовского состояния и установить свою долю, но не мог из-за отсутствия точных данных.
Господин Шаль побагровел. Очевидно, желая придать себе духа, он вытащил из кармана перочинный ножик и стал чистить ногти, по крайней мере, так показалось Антуану.
- Только не пожизненная рента, - вдруг с силой отчеканил он, однако головы не поднял. И повторил тем же тоном: - Капитал - да, но не пожизненная рента! - И вдруг умилился. - Это я из-за Дедетты, господин Антуан, помните девочку, которую вы оперировали?.. Фактически она для меня словно бы родная внучка. Так что пожизненная рента - дудки-с, а что я ей-то оставлю, моей птичке, а?
Дедетта, операция, Рашель, залитая солнцем комната, тело в полутьме алькова, ожерелье, аромат зерен амбры... Антуан с неопределенной улыбкой на губах, бросив письмо, рассеянно прислушивался к словам Шаля и машинально следил взглядом за его жестикуляцией. Вдруг он резко повернулся: старичок, орудуя перочинным ножом, запустил лезвие под ноготь большого пальца и аккуратно, не прерывая движения, словно резал пробку, ловко откромсал роговой полумесяц, издавший какой-то скрипящий звук.
- Ох, хватит, господин Шаль, - Антуан даже зубами заскрежетал.
Шаль подскочил на стуле.
- Да, да, это уж я слишком, - пробормотал он.
Но, видимо, игра была для него столь важна, что он рискнул на последнюю решительную атаку.
- Маленький капиталец, господин Антуан, это лучше всего. Мне капитал нужен!.. У меня давно уже созрела кое-какая мыслишка... Я вам все объясню... - Он пробормотал, будто спросонья: - Попозже. - И вдруг, уставившись на дверь невыразительным взглядом, сказал, изменив тон: - Пускай себе служат мессы, да, да, пускай, если им угодно. Но я считаю, что покойнику уже ничего не нужно. Такой человек не исчезнет, фьюить - и нет его... По моему мнению, господин Антуан, все в порядке, в данный момент все в порядке, в полном порядке... - Легонько подпрыгивая на ходу, он вышел в прихожую, потряс седой головой и повторил уже более уверенно: - В данный момент... в данный момент его уже допустили в рай!
Едва только удалился Шаль, как Антуану пришлось принять портного, который явился примерять черный костюм. Тут-то его снова одолела усталость; его совсем доконало бессмысленное торчание перед зеркалом.
Он решил немножко вздремнуть, прежде чем подняться в отцовскую квартиру; но, провожая портного, столкнулся на площадке нос к носу с г-жой де Батенкур, которая как раз собиралась нажать кнопку звонка.
Она протянула ему руку, заговорила очень громко, была растрогана их горем и явно переигрывала в своем сочувствии.
Но коль скоро она не собиралась уходить, становилось неприличным держать ее на пороге и не предложить сесть; тем более что ей удалось оттеснить Антуана на шаг, и теперь она уже проникла в крепость. Все послеобеденное время Жак не выходил из своей комнаты, дверь которой была рядом с прихожей. Антуан подумал, что брат услышит женский голос и наверняка узнает его; эта мысль была ему неприятна, он и сам не знал почему. Сделав любезную мину, он сдался, распахнул дверь кабинета и быстро надел пиджак. (После примерки он оставался в одной рубашке, и досада еще усугублялась тем, что его застали врасплох.)
За эти последние недели, в силу обстоятельств, его отношения с красавицей клиенткой как-то изменились. Она то к дело заезжала к нему под предлогом сообщить новости о своей больной дочке, которая проводила зиму в Па-де-Кале с гувернанткой-англичанкой и с отчимом. (Ибо Симон де Батенкур, не колеблясь, бросил свое поместье, отказался от охоты и поселился в Берке вместе с ребенком своей жены, - а жена каждую неделю наезжала в Париж и всякий раз находила предлог задержаться в столице на несколько дней.)
Сесть она отказалась, схватила Антуана за руку, улучив подходящий момент, и стояла, нагнувшись к нему, прищурившись, а грудь ее бурно вздымалась от вздохов. Как и всегда, она глядела мужчинам на губы. Через сомкнутые ресницы она видела, что и Антуан тоже смотрит на ее рот, и это взволновало ее, пожалуй, даже чересчур сильно. Нынче вечером Антуан показался ей особенно красивым; она считала, что у него сейчас более мужественное лицо, чем даже обычно, словно те принятые им решения придали его чертам зримое выражение энергии.
Она вскинула на него затуманенный жалостью взгляд.
- Очевидно, вы безумно страдаете?
Антуан не нашелся, что ответить. С тех пор как она очутилась у него в кабинете, он сделал чуть торжественную мину. Так было хоть и стеснительно, но помогало держаться нужного тона. Он украдкой поглядывал на нее сверху вниз. И увидел тяжело ходившую под платьем грудь; к лицу его вдруг прилила горячая волна. Подняв голову, он уловил еле заметные веселые огоньки в глазах красавицы Анны: жило в ней в этот вечер какое-то желание, был какой-то свой замысел, чуть сумасшедшая выдумка, но она старалась не выдать себя.
- Самое страшное, - томно продолжала она, - это уже после, когда жизнь снова начнет идти своим ходом и когда на каждом шагу наталкиваешься на пустоту... Вы разрешите мне хоть изредка к вам забегать?
Он посмотрел ей прямо в лицо. И, охваченный внезапной ненавистью, ответил без обиняков с кривой улыбкой:
- Успокойтесь, сударыня, я не любил своего отца.
И тут же прикусил язык. Его взбудоражили не так эти слова, как то, что он смог подумать такое. 'А возможно, эта шлюха просто сумела вырвать из моей души искренний вопль', - подумал он.
Анна озадаченно молчала. Впрочем, не так пораженная словами Антуана, как обиженная резкостью его тона. Она отступила на шаг и за это время успела взять себя в руки.
- Ну что ж, - сказала она. И после всей той комедии, которую она разыгрывала здесь, ее пронзительный смех наконец прозвучал естественно.
Пока она медленно натягивала перчатки, легкая складочка, не то гримаса, не то улыбка, морщила ее губы, и Антуан все еще неприязненно, с любопытством следил за загадочным подрагиванием ее губ, удлиненных полоской помады, словно царапиной. Позволь она себе в эту минуту дерзко улыбнуться, он, пожалуй, не сдержавшись, выставил бы ее за дверь.
Но он невольно вдыхал запах духов, которыми она буквально пропитывала все свои туалеты. И снова заметил тяжелую грудь, судорожно ходившую под корсажем. Вдруг он грубо представил себе эту грудь обнаженной и почувствовал, что у него перевернулось все нутро.
Застегнув меховую шубку, она отстранилась и, вскинув голову, непринужденно посмотрела на Антуана. Казалось, она спрашивает: 'Боитесь?'
Они молча мерили друг друга взглядом. С равно холодным бешенством, с такой же злобой. Но было и еще нечто, - возможно, с таким же разочарованием, со смутным чувством, что упущен подходящий случай. Так как Антуан все еще молчал, она повернулась сама, открыла двери и вышла, даже не оглянувшись.
